Посвящается Ирвину и Ните…
за все…
Абигайль Кампано сидела в машине, припаркованной на улице возле ее собственного дома. Подняв голову, она смотрела на особняк, который они реконструировали почти десять лет назад. Дом был огромен. Слишком много места для троих, тем более что одному из них, с Божьей помощью, предстояло менее чем через год отправиться в колледж. Чем же ей заняться, когда дочь начнет строить собственную жизнь? Они с Полом останутся вдвоем, совсем как до рождения Эммы.
От этой мысли у нее все сжалось внутри.
Из динамиков автомобиля зазвучал голос снова взявшего трубку Пола.
— Слушай, детка… — начал он, но она его уже не слушала.
Она смотрела на дом, и ее мысли были далеко. Когда ее жизнь успела так невообразимо сузиться? Когда самые животрепещущие вопросы ее бытия превратились в заботу о других людях и чужих проблемах? Не пора ли забирать из ателье рубашки Пола? Не прогуляла ли Эмма волейбольную тренировку? Заказал ли декоратор новый письменный стол для офиса? Вспомнил ли хоть кто-нибудь о необходимости выпустить собаку, или следующие двадцать минут ей придется посвятить собиранию двух галлонов мочи, затопившей кухню?
Абигайль сглотнула перехвативший дыхание комок.
— Мне кажется, ты меня не слушаешь, — сказал Пол.
— Слушаю.
Она выключила двигатель автомобиля. Раздался щелчок, а затем в результате каких-то технологических чудес голос Пола переместился из динамиков машины в мобильный телефон Абигайль. Она, бросив ключи в сумочку, распахнула дверцу. Потом, прижимая телефон ухом к плечу, заглянула в почтовый ящик. Счет за электричество, уведомление от «Американ экспресс», квитанция на оплату из школы…
Пол на секунду замолчал, чтобы набрать в легкие новую порцию воздуха, и Абигайль воспользовалась паузой.
— Если она ничего для тебя не значит, почему ты подарил ей машину? Почему ты поехал с ней туда, где могли появиться мои друзья, и тебе это было прекрасно известно?
Все это Абигайль произнесла, шагая по дорожке к дому. Но это ее больше не ранило, как в первые несколько раз. Тогда ее единственным вопросом было: «Почему Полу меня недостаточно?»
Теперь ее интересовало другое: «Чего тебе не хватает?» и «Почему ты такой ублюдок?»
— Мне просто необходимо было отдохнуть, — заявил он.
Старая песня.
Она сунула руку в сумочку в поисках ключа от двери и начала подниматься по ступеням крыльца. Из-за него она перестала посещать клуб, отказалась от еженедельных массажей и больше не встречалась с подругами за ланчем. Ее приводила в ужас мысль о том, что знакомые видели Пола с двадцатилетней крашеной блондинкой, которую ему хватило наглости привести в их любимый ресторан. Она сомневалась, что еще когда-нибудь сможет туда войти.
— Я тоже хочу отдохнуть, Пол, — сказала Абигайль. — Как ты на это смотришь? Что бы ты почувствовал, если бы однажды, беседуя с друзьями, понял, что они что-то от тебя скрывают, и тебе пришлось бы практически умолять их объяснить, что происходит? И в конце концов они признались бы в том, что видели меня с другим мужчиной?
— Я бы выяснил, как зовут этого гада, отправился к нему домой и убил его.
Почему в глубине души она чувствовала себя польщенной всякий раз, когда он произносил что-нибудь в этом роде? Будучи матерью девочки-подростка, она приучила себя искать положительные стороны даже в самых безумных заявлениях, но вот это было просто нелепо. Не говоря уже о том, что у Пола так болели колени, что ему с трудом удавалось выносить к обочине мусор по тем дням, когда приезжал мусоровоз. Что во всей этой истории должно было шокировать ее больше всего, так это то, что ему до сих пор удавалось находить двадцатилетних телок, готовых его трахнуть.
Абигайль вставила ключ в старый металлический замок входной двери. Петли заскрипели, как в фильме ужасов.
Дверь была уже открыта.
— Подожди минутку, — произнесла она, хотя Пол и без того молчал. — Входная дверь не заперта.
— Что?
Он тоже ее не слушал.
— Я сказала, что входная дверь открыта, — повторила она, толкая дверь и распахивая ее шире.
— О господи! Занятия начались всего три недели назад, а она уже снова прогуливает?
— Может быть, уборщица… — Она остановилась, потому что под ногами захрустело стекло. Абигайль опустила глаза, чувствуя, как вверх по позвоночнику медленно ползет острый и леденящий ужас. — Пол усыпан битым стеклом. Я только что на него наступила.
Пол что-то ответил, но она не расслышала, что именно.
— Хорошо, — машинально ответила Абигайль.
Она обернулась. Одно из высоких окон, расположенных по обе стороны от двери, было разбито. Ей тут же представилась рука, протянувшаяся сквозь разбитое окно в дом и открывающая замок на двери.
Она покачала головой. Среди белого дня? В этом районе? Они не могли пригласить к себе и трех человек без того, чтобы чокнутая старуха из дома напротив не начала названивать им, жалуясь на шум.
— Эбби?
Она как будто находилась в каком-то пузыре, плохо пропускающем звуки извне.
— Мне кажется, в наше отсутствие сюда кто-то вломился, — сообщила она мужу.
— Немедленно выйди из дома! — рявкнул Пол. — Взломщик все еще может находиться внутри!
Абигайль уронила почту на столик в прихожей. Из зеркала на нее смотрело собственное отражение. Последние два часа она играла в теннис, и ее волосы все еще были влажными. Выбившиеся из хвоста пряди прилипли к затылку. В доме было прохладно, но она обливалась пóтом.
— Эбби! — продолжал кричать Пол. — Немедленно выходи! Я звоню в полицию по второму телефону.
Она отвернулась от зеркала и открыла рот, чтобы что-то ответить. И тут увидела на полу кровавый отпечаток ноги.
— Эмма… — прошептала она и, выронив телефон, бросилась вверх по лестнице в спальню дочери.
На верхней площадке она остановилась, шокированная видом сломанной мебели и разбитым стеклом на полу. Вдруг поле ее зрения сузилось, и она увидела Эмму, кровавой кучей лежащую на полу в конце коридора. Над ней с ножом в руке стоял мужчина.
От потрясения Абигайль несколько секунд не могла двинуться с места. У нее перехватило дыхание, и ей не удавалось сделать ни единого вдоха. Мужчина уже шел к ней. Абигайль была не в силах сосредоточиться. Ее взгляд метался между ножом, зажатым в его окровавленном кулаке, и телом дочери на полу.
— Нет…
Мужчина бросился на нее. Абигайль машинально сделала шаг назад, оступилась и покатилась вниз по лестнице, ударившись о деревянные ступеньки бедром и лопатками. Боль прострелила ее локоть, которым она при падении зацепилась об опоры перил, и щиколотку, врезавшуюся в стену. Не менее жгучая боль пронизывала шею, потому что Абигайль пыталась приподнять голову, чтобы не разбить ее о твердые края ступеней. Она упала на пол у подножия лестницы, и от этого последнего удара из ее легких, казалось, вышибло весь воздух.