— Неужели так любит?
— Ну, любит не любит, а не позволяет. Раньше, помню, на вечерах в райкоме он только женщину танцевать пригласит, она тут как тут — стоит и его взглядом буравит. А ему-то, помнится мне, женский пол всегда нравился. Секретарши у него менялись одна за одной, беременели не то от него, не то от ветра. Ни одной юбки не пропускал, а от жены прятался, боялся. Только она ему позвонит, как он тут же: «Да, Викуля, бегу». А как сейчас, не знаю, уже не молодой, кажется. Может, угомонился, возраст да положение уже не те.
«Как же, угомонится такой», — ухмыльнулся про себя Леня. Феофанов как объект начал казаться ему очень привлекательным. Кроме желания сорвать куш, примешивались еще и давние чувства, и воспоминания юности. Леня помнил, как он, шестнадцатилетний мальчик, сжимал кулаки при одной мысли о дяде Толе, с которым, пока семьи дружили, он всегда был на дружеской ноге. После отцовского инфаркта и всех событий той поры он возненавидел его так пылко, как можно ненавидеть только в шестнадцать лет. Леня помнил тот день, когда, увидев отца, лежащего в отдельной палате закрытой больницы для партийной номенклатуры, отца, неподвижно уставившегося взглядом в потолок, опутанного трубками капельниц, он клялся самому себе. Он клялся отомстить дяде Толе, убить его, сжить со свету. «Кажется, клиента лучше мне не найти», — решил Соколовский, а вслух спросил:
— Мам, а они все там же живут? Не переехали?
— Да там же, куда же квартиру им еще шикарнее — тихий центр, прекрасное место.
— Я помню, — вздохнул Леня. — Мне тот район всегда нравился. А офис у него где? А фирма чем занимается?
— Зачем это тебе? — удивилась мама. — Не знаю, торгует чем-то, кажется. Да я откуда могу знать? Только нервы себе мотать. Давайте, ребятки, лучше о ваших планах на жизнь поговорим…
Но Лене было уже не до жизненных планов. Он загорелся идеей, и теперь остановить его было столь же трудно, как остановить паровоз, мчащийся на полном ходу. Он уже не слушал женской болтовни, а когда ловил молящие о поддержке взоры своей подруги, только отсутствующе улыбался потусторонней улыбкой.
Отец, возможно, знал немного больше про своего бывшего друга, но любое напоминание о нем могло спровоцировать очередной сердечный приступ.
«Насчет офиса у Ливановой Светки попробую разведать. Если она на работу туда пыталась устроиться — должна знать». В уме Леня уже разрабатывал план действий.
Ливанова Светка была подругой детства — из тех, с которыми во младенчестве лепишь в песочнице куличики, а потом при встрече как-то не о чем говорить. Они некогда жили в одном доме, ходили в одну школу, но после скандала с отцом, после того, как Соколовские переехали, их пути постепенно разошлись. Ради такого случая стоило восстановить прервавшиеся много лет назад отношения.
Возвращаясь домой после вечера, плодотворно проведенного у родителей, Соколовский продолжал напряженно размышлять о том, какие шаги он предпримет по розыску компромата на Феофанова. Первым делом нужно было выяснить, где тот живет и где находится его фирма. Дальше сыщик надеялся лично осмотреть клиента и, исходя из результатов осмотра, разработать подробный план по добыче сведений.
Он был так погружен в свои мысли, что не замечал обиженного молчания подруги. Наконец Елена не выдержала и спросила:
— Так и будем в молчанку играть? Ты ничего не хочешь мне сказать?
— Нет, а что? — автоматически ответил ее спутник, но потом спохватился и сказал: — Вспомнил, я тебя люблю.
Елена вздохнула. Этого явно было маловато.
— О чем ты думаешь? Целый вечер ты спорил с матерью о каком-то своем знакомом, а на меня не обращал ни малейшего внимания, как будто я пустое место. И теперь идешь и что-то бормочешь себе под нос. Расскажи хотя бы, о чем ты все время думаешь?
— А что тебя волнует? — Сейчас лучше было уйти от прямого ответа. — Да ты не переживай, все было нормально. Только торт, по-моему, оказался не очень свежий. Не буду больше брать в той булочной. Ты не находишь?
Они медленно шли по заснеженным улицам. В призрачном свете фонарей плавно кружились крупные хлопья и опускались на шапки и на воротники редких прохожих. Было так тихо, что казалось, они находятся за городом: снеговое покрывало приглушало все звуки, светящиеся дома казались завернутыми в вату новогодними игрушками.
— Как красиво, — вздохнула Елена. — Слушай, я так и не поняла, кто такой этот Феофанов. Расскажешь?
— Во-первых, он подлец, и это главное, — начал Леня. — А во-вторых, он все равно подлец.
— Это я уже усвоила. Жду продолжения.
— Ну, короче, работали они раньше с моим отцом в райкоме, еще до перестройки. Отец был первым секретарем, а Феофанов всю жизнь за ним ноздря в ноздрю по служебной лестнице шел, не отставая. Отец его всегда за собой тащил, друг все-таки… Сначала в исполком, потом в райком. А когда объявили перестройку, Феофанов дождался момента и выступил с объективной критикой руководства, то есть отца. Мол, смотрите, я ради правды даже друга не пожалею, хотя и сам во многом замешан был. Ну, короче, после его дружеского выступления отца сняли под горячую руку, надо же было кого-то снимать. Все бы ничего могло устроиться: с одного места сняли — на другое бы поставили, но тут дело попало в газеты. И закрутилось!.. Отец так переживал! Он же с молодости с этим подлецом работал, верил ему, как самому себе, а тут такой удар. Ну и не выдержал, инфаркт. А Феофанова как принципиального партийца назначили на его место. И еще, каков подлец, благородство разыгрывал, в больницу к отцу приезжал, мол, больного товарища навестить: «Виктор, ты мне друг, но истина дороже». Отец, понятно, не выдержал, накричал на него. Пощечину дал, чуть с ним тогда второй инфаркт не случился. Сразу же и дачу забрали, служебную «Волгу», из квартиры мы сами переехали, дом-то был — все знакомые, половина из райкома, и этот там тоже обитал. Вот такие дела.
— А теперь?
— Что теперь? Ты же слышала, Феофанов процветает, фирму себе сварганил, долго ли было на такой должности организовать себе дело. А отец па пенсии сидит, работать не может — сердце.
— А что жена его?
— Что жена? Тетя Вика всегда только с детьми возилась, дома сидела. А теперь, я сам удивляюсь, надо же, деловой женщиной стала. Какая метаморфоза!
Снег тихо кружился, падал на деревья и кусты, облеплял ветки изящным кружевом. Они уже подходили к дому, ступая по желтоватым квадратам света, льющегося из окон.
«Завтра же начну этим заниматься, — про себя думал Леня и весь напрягся от этой мысли. — Не буду торопиться. Пока есть время и деньги тоже есть. Я буду не я, но попляшет у меня этот Феофанов. Обдеру как липку!»
Элегантно одетый молодой человек сидел за столиком уютного кафе. Журчала легкая музыка, на столике лежал букет недорогих цветов. Тяжелые портьеры на окнах создавали полумрак, необходимый для уюта. Со стороны Соколовский, а это был именно он, выглядел как влюбленный, с трепетом ожидающий свою пассию. Он вздыхал, смотрел на часы, теребил бахрому салфетки — короче, делал все, чтобы убить время.