Если бы дело было только в правильности пения ектеньи, отца Викентия тоже, скорее всего, вывели бы за штат. Но он был еще и обладателем ценных, взрывоопасных для политической ситуации в стране документов, что, скорее всего, послужило причиной его гибели. Следователи ФСБ не понимать этого не могут. Но они, похоже, ставят задачу не преступника найти, а только документы. Следователи межрайонного следственного комитета, вполне вероятно, вообще не разрабатывают версию убийства из-за документов. И тому, возможно, есть свои причины.
Стал бы преступник убивать батюшку Викентия, не зная, где хранятся документы? Нет! Ему, по большому счету, тоже нужны были именно бумаги. Значит, он знал, где они хранятся. Иначе сначала попытался бы выведать, куда священник их запрятал. Способов добыть необходимые сведения множество – соответствующие психотропные препараты, например. Противостоять им могут единицы, но священников этому наверняка не учат. Получается, что преступник пошел на убийство после того, как завладел документами. Из этого можно было сделать вывод, что отец Викентий прятал их где-то рядом с церковью, в церковном дворе или же в самой церкви. Впрочем, последняя, кажется, не была еще открыта, и убийство произошло на церковном дворе.
Это была только первая версия, пришедшая на ум подполковнику Кирпичникову. В действительности все могло быть иначе. Но, чтобы строить другие версии, нужна была информаия. А следов не осталось. Значит, работал профессионал. Но сомнения в профессионализме убийцы вызывал тот факт, что выстрел был произведен из пистолета Макарова. ПМ – вовсе не то оружие, с которым предпочитают работать киллеры. Слишком ненадежен, из него плохо целиться… По крайней мере, сам Кирпичников предпочел бы другой пистолет. Любой профессионал выбрал бы что-нибудь типа АПС [10] , «Беретты-92», современного российского пистолета «Грач» [11] или, на худой конец, какой-нибудь «Глок». Хотя настоящие спецы с «Глоком» связываться не будут, потому что это не боевой, а полицейский пистолет, и предназначен он в большей степени для устрашения, чем для боя, в котором его облегченный пластмассовый корпус, особенно при автоматическом режиме стрельбы, болтается как бамбуковая удочка, тонким концом которой пытаются удержать на весу гирю. Но для одного-единственного выстрела хватило бы и модного «Глока». Хотя киллер не мог предположить заранее, что ему потребуется только один выстрел. Даже если он стрелок опытный и уверен в себе, он обязан был предвидеть другие варианты. Допустим, придется уходить от преследования и отстреливаться. Здесь «Глок» значительно уступает серьезным пистолетам.
Если брать за основу версию, которая пришла в голову Владимиру Алексеевичу, найти киллера возможно только выйдя на заинтересованных в документах лиц. А это уже прямое дело следственного управления ФСБ, поскольку и милиция, и прокуратура старались не забираться в дебри внутриконфессиональных отношений. И по причине своей природной осторожности, и по причине некомпетентности. А следственное управление ФСБ, похоже, не собирается вникать во внутрицерковные разборки именно благодаря своей компетенции, предпочитая позицию страуса, засунувшего голову в песок. Значит, надежды на то, что следствие даст результаты, нет никакой.
Это, конечно, возмущало, но Владимир Алексеевич не видел необходимости вести частное следствие. Его никто об этом не просил и никто не делегировал ему таких полномочий. Значит, убийство священника в тихом полузабытом селе останется шрамом в душе, но не более… Таких отметин душа носит множество, и они время от времени начинают болеть, потому что личные обиды наносятся не личности. Они наносятся всегда только системе, хотя достаются личностям. Так было с расформированием бригады спецназа ГРУ. Уничтожалась система боеспособности Российской армии, как и уничтожается до сих пор. Все ведущие армии мира имеют в своем распоряжении целые войска специального назначения – а в России расформировывают и ликвидируются даже ведомственные, но при этом самые боеспособные части. Может ли это не оставлять на душе человека, всю свою жизнь отдавшего армии, невидимые шрамы? И вот добавляется новый, уже с другой стороны. Хотя Владимир Алексеевич едва знал священника отца Викентия, но остался о нем довольно высокого мнения как о предельно честном, искреннем человеке, болеющем за страну и за свою веру.
* * *
Утро началось со звонка в дверь. Подполковник Кирпичников уже был готов к выходу. В дверной глазок он увидел фигуры двух охранников из Департамента «Х» – значит, пришла машина. По лестнице спустились они быстро. У двери своего кабинета Владимир Алексеевич издали увидел знакомую фигуру. У подполковника Денисенко еще не было своего ключа и, как всегда невозмутимый и слегка задумчивый, он дожидался приезда офицеров.
– Приветствую, Анатолий Станиславович, – Владимир Алексеевич всегда с трудом выговаривал труднопроизносимое сочетание имени и отчества, но делал это обязательно и со старанием. – Рад видеть тебя в наших рядах. А я хотел сразу по приходу пропуск на тебя выписывать.
– Генерал приказал, мне уже выписали. Здравствуй, Владимир Алексеевич, – Денисенко крепко пожал протянутую руку. – Давненько не виделись. Хочу поблагодарить тебя, что не забываешь о сослуживцах. Может, мы еще для чего-то сгодимся. Не старики вроде, и силы есть, и опыт. Обидно, что такое добро пропадает.
– Обидно, – согласился Владимир Алексеевич, прикладывая к замку пластиковую карточку, чтобы отключить сигнализацию. Только после этого он вставил ключ в замок. – Попробуем себя на новом поприще. Пока, кажется, очень похоже на прежнюю службу. Ты у генерала был?
– Две минуты как от него. Рано он у вас приезжает…
– Я даже еще не знаю, когда он появляется. Не успел пока изучить привычки руководства, – Кирпичников открыл дверь и с удивлением обнаружил, что в комнате появилось три новых стола. Похоже, бывший прапорщик ВДВ свои должностные обязанности знает хорошо. Вечером, когда Владимир Алексеевич уезжал, Гималай Кузьмич еще оставался в кабинете вместе с майором Старогоровым. Тогда столов не было. Но их успели доставить и даже собрать – упаковочная бумага все еще лежала в углу.
– Какое место мне выделишь, командир? – спросил Денисенко.
– Вот три стола. Выбирай любой.
– Мне бы подальше от окон. Не люблю около них сидеть.
– Значит, будешь сидеть в углу.
– Это меня больше устроит.
Спрашивать Анатолия Станиславовича о причине стойкой нелюбви к окнам Кирпичников не стал. Любые привычки боевого офицера имеют собственную подоплеку, а она может быть такого характера, что говорить о ней вслух лишний раз не стоит. Будет необходимость, Денисенко сам расскажет.
– Я только в общих чертах понимаю, чем мы должны будем заниматься, – сказал Анатолий Станиславович. – Испытание новых видов оружия. Это основная задача. Так?