Элька дала себе зарок, что не спустит профессору выражения «немецкая идиотка».
Пройдя по коридору, комиссарша через неплотно притворенную дверь увидела профессора Эдвардса, расхаживавшего по комнате. Он вытаскивал вещи из шкафа, укладывал их в большой клетчатый чемодан, лежавший на кровати, и одновременно говорил по радиотелефону, который зажал между ухом и плечом.
– Да, я же сказал, что в Ватикане не нужно беспокоиться. Вы лучше разберитесь со своим пальцем. Ты понимаешь, что я имею в виду...
– «Перст Божий»! – выдохнул Луиджи, наваливаясь на Эльку, притаившуюся около двери.
Комиссарша двинула молодому человеку локтем под ребра, Луиджи приглушенно вскрикнул. Николас Эдвардс торопливо обернулся, и Элька едва успела отпрянуть от двери.
– Завершаем разговор, все обсудим в деталях, когда я прибуду в Рим. Ты запомнил? У меня ночной рейс. До скорого!
Раздался писк, и Элька поняла, что профессор нажал кнопку отбоя. Комиссарша Шрепп влетела в комнату и бросилась на профессора. Тот, не ожидавший нападения в собственном доме, растерялся, из его рук выпала стопка цветастого белья. Одной рукой Элька схватила профессора за шею, а другой завела запястье Эдвардса за спину. Профессор взвыл:
– Сумасшедшая, отпусти меня! Тебя за это до конца жизни упекут в тюрьму!
Вспомнив, что профессор назвал ее «немецкой идиоткой», комиссарша сдавила его руку, и ученый застонал:
– Фашистка! Нацистка! Сволочь тевтонская!
Элька знала, что подавляющее большинство жителей Альбиона, вне зависимости от возраста, социального положения и уровня образования, уверены, что за последние шестьдесят лет, прошедшие с момента окончания Второй мировой, в Германии со времен Гитлера ровным счетом ничего не изменилось. То, что Германия давно и до неузнаваемости изменилась и является демократической страной, английские журналисты предпочитают не замечать, старательно поддерживая глупые мифы, тиражируя расхожие клише и пичкая обывателей однотипными антинемецкими побасенками. Создавалось впечатление, что Англия по-джентльменски предпочитает закрывать глаза на свое собственное glory old times [14] беспощадное порабощение колоний, развязывание ради наживы короны и дельцов из Сити множества войн, подавление освободительных движений в Индии, Афганистане и Северной Ирландии, а также на совершенно некритичное отношение к роли Empire [15] при дележе мирового пирога, начиная с открытия Колумбом Нового Света.
Комиссарша швырнула профессора на кровать и грубым тоном, играя на его нелепых страхах и немецких комплексах, отчеканила, как можно более коверкая английский язык и подчеркивая свой тяжелый акцент:
– Эдвардс, тебе не повезло! Да, очень не повезло! Обещаю, что будет больно! Очень больно!
В комнату ввалился Луиджи, Элька обратилась к нему:
– Неси инструменты.
Молодой полицейский уставился в недоумении на Эльку, затем, сообразив, подмигнул и, отдав честь, заявил:
– Так точно, госпожа штандартенфюрер!
Профессор, дрожа на кровати, спросил:
– Что за инструменты?
– Мой дедушка служил в элитных частях СС! – доложила Элька. – А бабушка – в гестапо. Ну-с, приступим к пыткам!
– К пыткам? – взвизгнул профессор. – Нет, умоляю вас, госпожа штандартенфюрер, не надо! Давайте обойдемся без пыток!
Элька мысленно принесла извинения дедушкам и бабушкам со стороны отца и матери – они, увы, все уже умерли и, конечно же, не имели отношения ни к СС, ни к гестапо. Один дед, правда, был призван в ряды вермахта и воевал на Восточном фронте, получив ранение под Сталинградом, а одна бабка, в ту пору восемнадцатилетняя красавица, была вынуждена под давлением родителей принимать ухаживания вдового нациста, ей совершенно не нравившегося, но этим причастность семьи Эльки к преступлениям Третьего рейха и ограничивалась.
– Что, Эдвардс, решил уехать в командировку, только не в мифическую, а настоящую? – спросила Элька. – Так, где щипцы? И циркулярная пила?
Луиджи услужливо подал комиссарше карандаш, взяв его с письменного стола профессора, и Элька ткнула острием в спину Эдвардса, лежавшего ничком на кровати. Профессор снова взвизгнул и всхлипнул:
– Госпожа штандартенфюрер...
– Называй меня «госпожа старший комиссар», – поправила его Элька.
– Прошу вас, не причиняйте мне вреда! – продолжил, не слушая Шрепп, Эдвардс. – Да, я хотел улететь сегодня в Рим. Мне требовалось скрыться. От вас. Но я раскаиваюсь! Не пытайте меня, у меня больной, хрупкий организм!
Элька отпустила профессора и сказала нормальным тоном:
– Итак, Эдвардс, если хотите успеть на свой рейс, расскажите все про подмену образцов плащаницы.
Профессор, воспрянув духом и убедившись, что его пытать не собираются, спросил:
– И ради этого вы устроили такой цирк?
Элька сдвинула брови, и ученый испуганно воскликнул:
– Нет, нет, не применяйте ко мне силу! Но поймите, если я расскажу вам правду, то окажусь в большой опасности! Вы знаете, что происходит сейчас в Риме? Сплошные убийства! Меня вызвали туда из статс-секретариата Ватикана!
– Я точно знаю, что вы окажетесь в еще большей опасности, если решите играть с нами в кошки-мышки, профессор, – заявила комиссарша.
Эдвардс, усевшись на кровати, спросил:
– А вы дадите честное слово, что отпустите меня и не будете применять физическую силу? Ну что же... Я с самого начала знал, что план, разработанный кардиналом Морретти, сущая авантюра.
– Что за план? – поинтересовался Луиджи.
Профессор пояснил:
– Все началось четыре года назад. Уже тогда многие из ученых-медиевистов настаивали на проведении повторного радиоуглеродного анализа, потому что не верили результатам теста, сделанного в 1988 году.
– Тогда тоже имела место манипуляция? – спросила Элька.
Помявшись, профессор с опаской взглянул на комиссаршу.
– По всей видимости, да. Я никогда не спрашивал об этом кардинала напрямую, а сам он ничего не говорил. Однако некоторые его замечания и обмолвки позволяли сделать вывод: уже тогда церковь прибегла к... к... альтернативным способам...
– Вы хотите сказать, профессор, к преступным и лживым способам? – уточнила Элька.
Эдвардс повел плечами.
– Если угодно, то можете выразиться и таким образом. Кардинала я знал давно. Он связался со мной и предложил войти в команду ученых, организующих проведение нового радиоуглеродного анализа. Я немедленно согласился. Далее я встретился с кардиналом, прилетев специально в Турин. В долгой беседе он дал мне понять, что задача моя будет заключаться в том, чтобы отыскать образцы ткани, которые как две капли воды похожи по фактуре на Туринскую плащаницу. Кардинал заявил, что они будут приложены в качестве образцов для сравнения, чтобы сделать эксперимент объективным...