Я пишу — для меня это естественная реакция на все, о чем я думала, что видела и понимала в людях и событиях, происходивших вокруг меня.
Так уж получилось, и я ничего не могла с этим поделать.
Сигрид Унсет
Норвежская писательница Сигрид Унсет (1882–1949) родилась в датском городке Калуннборг, в семье известного историка и археолога Ингвалда Мартина Унсета. Когда Сигрид было два года, семья переехала в Христианию (Осло), столицу Норвегии, где отец будущей писательницы занял пост директора Музея древностей. Спустя много лет Сигрид вспоминала, как она помогала отцу в его работе, играла в окружении экспонатов музея и слушала, затаив дыхание, рассказы отца о прошлом Норвегии, о героях древних саг и мифов.
После смерти Ингвалда Унсета семья оказалась в стесненных обстоятельствах, и Сигрид, старшая дочь, вынуждена была прервать свое учение и начать работать уже в 17 лет — она становится клерком в электротехнической фирме. Но интересы девушки лежат в совсем другой области — ее привлекает искусство, сначала она хочет стать художницей, но в конце концов отдает предпочтение литературе.
В 1907 году выходит первый роман Унсет, в 1908 году — сборник новелл. Вскоре после выхода второй книги молодая писательница получает государственную стипендию и уходит из фирмы, полностью посвятив себя литературному труду.
За свою почти пятидесятилетнюю творческую жизнь Унсет написала тридцать три книги и несколько сотен статей. И о чем бы она ни писала — о далеком средневековье в знаменитой трилогии «Кристин, дочь Лавранса», о жизни норвежского общества конца XVIII века или о судьбе современной ей женщины — это всегда настоящая литература.
Унсет, как и ее героям, жилось нелегко. На плечах писательницы лежала забота о благополучии большой семьи, в которой было трое ее собственных детей — один ребенок был тяжело и неизлечимо болен — и трое детей мужа от первого брака. Часто она могла работать только по ночам — когда все засыпали и можно было сосредоточиться на литературе. Собственный рабочий кабинет появился у Унсет только в 1924 году, когда она уже стала знаменитой писательницей.
В своих произведениях Сигрид Унсет утверждала, что человек должен жить «достойно и правильно». Этому принципу она старалась следовать всю жизнь. В 1928 году Сигрид Унсет была награждена Нобелевской премией. Ни гульдена не потратила она на нужды своей семьи — все деньги пошли на благотворительные цели: она создала фонд помощи родителям, воспитывающим умственно отсталых детей, отдала часть суммы Норвежскому союзу писателей и оставшуюся часть — на создание католических школ.
Потребность оказывать помощь тем, кто в ней нуждается, побудила Сигрид Унсет в 1939 году взять к себе троих финских детей, вывезенных из Финляндии во время войны с Советским Союзом, а также продать свою Нобелевскую медаль за 25 000 крон и передать эти деньги на спасение финских детей. В апреле 1940 года в боях с немцами погиб сын писательницы. Унсет уезжает в США, где ведет активнейшую деятельность, призывая людей всего мира объединиться в борьбе с фашизмом.
В 1945 году Унсет возвращается в Норвегию, а в 1947 году писательница, первая женщина за всю историю страны, была удостоена высшей награды Норвегии — Большого креста Святого Олава «за выдающиеся заслуги в литературе и служение народу».
Сигрид Унсет скончалась в возрасте 67 лет, в 1949 году. «Она ушла из этого неспокойного мира, ушла, неся на своих плечах всю тяжесть боли нашего времени» — так написала о ней известная норвежская журналистка Евгения Кьелланд.
* * *
«Мадам Дортея» — последний роман Сигрид Унсет (1882–1949), выдающейся норвежской писательницы, лауреата Нобелевской премии. Унсет часто писала об обязанности человека жить достойно и правильно. Именно так живет героиня романа, так прожила свою жизнь и сама писательница.
Мадам Дортея приоткрыла входную дверь, и ворвавшийся порыв ветра едва не задул сальную свечу, которую она поставила на столик в передней.
Она тут же захлопнула дверь. Положив руку на притолоку, Дортея слушала, как вокруг дома свирепствует ветер. Тонкое пламя вновь разгорелось и осветило бревенчатые стены передней. Ей стало жутко. Сквозняк со стоном тянул по лестнице на второй этаж, там виднелся слабый свет — это в окно коридора заглядывала луна. Дортея знала, что темные тени в углах — всего лишь сундуки с бельем и одежда, висящая по стенам. Но тем не менее она не могла победить охвативший ее неизъяснимый ужас, когда, открыв дверь комнаты учителя, нашла ее пустой, темной и холодной, хотя знала, что господин Даббелстеен тоже не воротился домой…
Впрочем, было бы куда хуже, если б он вернулся один. Сейчас еще — можно было надеяться, что мальчики поехали вместе с ним. И если на господина Даббелстеена нельзя было особенно полагаться, тем более в такой день, то на дорогах было достаточно возчиков и повозок. Она немного успокоилась, когда Ларс вернулся домой с сообщением, что в середине дня Даббелстеена в Лервикене уже не видели. Он заезжал в трактир Элсе Драгун, но детей с ним там не было — они катались на санках с горы перед трактиром. Так сказала Элсе…
Со всех крыш стекали потоки воды. Порывы ветра сотрясали старые ясени. Дортея с сочувствием подумала, что установившуюся было дорогу, которой так радовался ее муж, опять развезло. Оттепель началась внезапно. Ветер с яростью рвал ставни.
Дортея уловила приглушенные голоса, доносившиеся из кухни. Пусть работники поедят спокойно. Если дети не вернутся домой до конца их обеда, придется им всем отправиться на поиски. Ларс запряжет сани и поедет в Фенстад к капитану Колду. Если учитель решил навестить капитана, он вряд ли будет способен самостоятельно добраться до дому.
Раньше учитель никогда не позволял себе уезжать надолго, тем более если с ним были мальчики. Дортея строго следила за ним, хотя и должна была согласиться с мужем, что Даббелстеен, чрезвычайно способный молодой человек, как наставник был крайне ненадежен. Нельзя отрицать, она по-матерински относилась к этому не совсем положительному человеку, однако настояла на том, чтобы взять его учителем к своим сыновьям главным образом затем, чтобы еще хоть год не отправлять их учиться в Христианию…
Можно было послать к Шарлахам Хокона или кого-нибудь из служанок. Но ей хотелось самой… Она была уверена, что у Шарлахов детей нет, но ей хотелось поговорить со старым немцем. Когда на заводе что-нибудь случалось, все обычно искали утешения у этого стеклодува. А она была не на шутку напугана, хотя и пыталась всячески урезонить себя… К тому же было уже поздно. Правда, прежде не раз бывало, что увлеченные чем-то сыновья забывали о еде и опаздывали к ужину…
Если они, к примеру, попали под копыта лошади или их сбили чужие сани, ей бы уже давно сообщили об этом.