Застолье длилось долго, и Дортея была искренне благодарна мадам Даббелстеен за ее совет поесть, не стесняясь, когда они пробовали кушанья в поварне. Крестьянские свадьбы, на которых Дортее случалось бывать у своих соседей, праздновались куда скромнее — стекольный завод выстроили в глухом лесном уезде, преследуя, кроме прочего, цель дать бедным крестьянам возможность увеличить свои скромные доходы.
Отсутствие пастора с женой, по всей видимости, не омрачило хорошего настроения гостей. Дортее даже показалось, что им было не чуждо чувство агрессивного крестьянского самодовольства: после того как все выпили за королевский дом и звонарь спел обычные псалмы, призывающие Небеса благословить короля Христиана и кронпринца, «мажордом» встал и спел строфу, которой Дортея прежде не слыхивала:
Дай мира и плодов на каждый день нам, Боже,
И сладостного сна на жестком нашем ложе!
Благослови наш труд, наш хлеб благослови!
И недостойным нам не откажи в любви!
Пошли людей, чтоб ложь не застила им взоры, —
Не видит ведь король через моря и горы.
Он хочет нам добра, ведь мы его страна;
Мучитель же крестьян заплатит нам сполна!
Дортея не могла сдержать грустной улыбки — такой псалом пришелся бы по сердцу ее дорогому Йоргену!
Гости пили много, и каждая рюмка сопровождалась пением псалмов. Глубоко взволнованная, Дортея стала подпевать, когда гости выпили за благополучие Уле Хогенсена и Ингебьёрг Ларсдаттер:
О Иисусе, преврати
Потоки слез в вино,
Будь милостив и посети
Все свадьбы на своем пути —
Там ждут Тебя давно;
Пусть кладезь горней доброты
Не высохнет вовек
И у супружеской четы
Наполнится сусек;
Пусть ливень милостей Твоих
Сопровождает их!
Немало времени ушло и на то, чтобы обнести всех гостей оловянным блюдом, на которое гости кидали деньги, потому что несущий его — это был племянник Ингебьёрг — и «мажордом» громко обсуждали каждый дар: первый благодарно объявлял величину дара, а второй шутливо превозносил щедрость дарителя. Этим сборам не было видно конца, ибо потом по кругу было послано блюдо, на которое гости клали деньги для пополнения запасов зерна, принадлежавших приходу, — это была уже чистая благотворительность, каковую ввел прежний пастор и к которой ленсман Люнде и Ларе Гуллауг относились с рвением, свидетельствовавшим об их заботе о благе прихода. Все это длилось так долго, что уже только вечером звонарь смог наконец закончить трапезу застольной молитвой.
Пока гости выходили на двор освежиться, Дортея и мадам Даббелстеен должны были позаботиться, чтобы залу приготовили для танцев. Скамьи и столы вынесли прочь, нарубленный можжевельник вымели, в подсвечники вставили свечи, чтобы зажечь их, как только стемнеет по-настоящему. И лишь после этого Дортея и мадам Даббелстеен со своими помощницами смогли отдохнуть в соседней горнице, теперь наконец настала их очередь отведать свадебных яств и напитков.
Ноги у Дортеи налились свинцом — за все это время она не присела ни на минутку, в горле пересохло от жажды и пыли. Крепкое, пенистое пиво, сваренное матерью, показалось ей восхитительным, выпила она и рюмку водки, которую Уле принес ей в надежде, что водка поддержит ее. Однако от усталости и жары, царящей в горнице, а теперь и от водки Дортею повело в сон, и, когда гости устремились обратно в залу и музыканты уверенно заиграли спрингар, она вздрогнула, обнаружив, что задремала, сидя между женщинами на неудобной узкой скамье, прибитой к стене.
Бедной Ингебьёрг пришлось танцевать — сперва с «мажордомом», а потом со всеми мужчинами, имевшими право покружить невесту. Тем временем Уле приглашал одну за другой подружек невесты. Зашел он и в горницу, чтобы пригласить на танец сестру, но Доротея с улыбкой призналась, что не умеет танцевать спрингар. В это время феле вступила с другой мелодией, и ей пришлось-таки последовать за братом в залу и сделать с ним несколько фигур вошедшего в моду фанданго.
Уле сменил сапоги с отворотами на башмаки с серебряными пряжками, зеленые панталоны были схвачены под коленями широкими подвязками с пестрыми кистями. Чтобы подчеркнуть свое положение новоиспеченного супруга, он танцевал в шляпе и с саблей на боку — сабля звенела, когда он топал ногой об пол и кружился вокруг Дортеи, приседая и хлопая в ладоши.
— Э-эй! — Он положил руки сестре на талию и закружил ее в танце. — Как ты легко танцуешь, Дортея! С тобой так хорошо танцевать!
— Просто ты хорошо ведешь! — Положив руки ему на плечи, Дортея улыбалась раскрасневшемуся жениху. Ее сердце переполняла нежность к нему, голова кружилась от быстрого танца. Хотя вокруг было много танцующих и шум шаркающих ног заглушал музыку, они благополучно завершили свой круг. Делая фигуры, они разыграли настоящую пантомиму — кокетливые улыбки и приседания с ее стороны, хитрые взгляды и смелые жесты — с его. Многие гости остановились, чтобы полюбоваться на них, и поощряли пару одобрительными возгласами. Не успел Уле отпустить Дортею, как его место рядом с ней занял его отец и снова увлек ее танцевать.
Высокий, могучий Хоген Люнде кружил Дортею так, что ноги ее едва касались пола. На мгновение она вспомнила о своем трауре, но тут же все грустные мысли и огорчения умчались прочь; манящие звуки феле и танцующие вокруг пары властно унесли Дортею от ее будней. В ней проснулась давняя страсть к танцам: Боже, как она любила танцевать! А Йорген, каким горячим, каким дивным кавалером он был на балах — тогда они только что поженились и жили на железоделательном заводе.
Едва ленсман отпустил Дортею, вернее, опустил ее на пол, ее подхватил тесть Уле — Ларс Гуллауг. Ей удалось немного отдышаться, потому что он выделывал с ней более спокойные пируэты. В полутемной зале танцы, словно смерч, втянули в себя уже всех гостей. Перед глазами Дортеи мелькнула ее мать, танцующая с хозяином усадьбы Нурдре Люнде. Мадам Элисабет была туго затянута в коричневую парчу, но лоб у нее был закрыт платком, и на голове красовалась шелковая шапочка, на манер всех крестьянских женщин… Всего неделя прошла с тех пор, как Дортея оказалась в центре печальных и страшных событий в Фенстаде, и Алет Даббелстеен непостижимым образом напомнила ей напугавшую ее цыганку, но все это чепуха! Алет — старая добрая знакомая, вон она отплясывает с «мажордомом» так, что оборки чепца порхают вокруг ее впалых щек. Капитан Колд… разумеется, он ее друг, несчастный человек, и Мария Лангсет, оказавшаяся пострадавшей в их непростых отношениях… Но все это было уже так далеко, так давно… Сейчас Дортея не могла испытывать к ним никаких чувств. Она танцевала, всем сердцем она жаждала сейчас лишь одного — танцевать, танцевать, танцевать… Она поискала глазами в толпе брата Ингебьёрг, Харкеля Ларссона, ее следующий танец принадлежал ему, а он был красивый мужчина и отличный танцор…
Кто-то зажег свечи на длинном столе, это была Алет Даббелстеен. Их пламя заиграло в темных глазах Клауса, он прислонился к буфету и со странным выражением холодного неодобрения следил, как лихо отплясывает его мать и все эти уже немолодые люди. Дортею словно разбудили… Но тут же Клаус бросился и схватил Ингебьёрг, которую отпустил Вильхельм, и Дортея поняла, что мальчики пришли сюда, чтобы потанцевать с невестой, на что они, как шафера, имели право. Понятно, что они никогда не связывали свою мать с чем-то таким легкомысленным, как танцы, танцы — это для молодых…