— Такого у крестьян тоже не принято, дружок. Они не разрешают своим дочерям обручаться до того, как жених сможет жениться. И это весьма разумно. К тому времени, как ты сможешь жениться, мой бедный мальчик, ваша любовь, если только и она любит тебя, уже развеется…
— Этого я не боюсь! — Вильхельм ответил бабушке гордым, как он надеялся, взглядом. Но мадам Элисабет, продолжая улыбаться, вдруг перевела глаза на дверь и сердито сказала:
— Что тебе здесь нужно, Алет? Тебя никто сюда не звал.
— Я понимаю… — Мадам Даббелстеен остановилась в дверях, прислонившись к притолоке. — Но я пришла, чтобы сказать тебе, что упаковала все вещи, которые ты собиралась отослать завтра утром…
— Хорошо, хорошо, я скоро приду и проверю… Чего ты ждешь, что тебе еще нужно?
— Еще? Разнюхивать, чем занимаются твои внуки, для этого я гожусь… Ты всегда считала, что я гожусь на то, чтобы выполнять твои поручения и разнюхивать все, что тебя интересует. Но я не должна была знать, что у тебя на уме…
— Опомнись, Алет. Ты сама прибежала ко мне и преподнесла историю о сыновьях Дортеи и племяннице Хокона. Тебя кто-нибудь просил об этом? Разве я тысячу раз не говорила тебе, чтобы ты не совала свой нос в то, что тебя не касается, дорогая Алет? Когда-нибудь это плохо для тебя кончится, говорила я. Но ты любопытна, как белка! — Мадам Элисабет засмеялась каким-то урчащим смехом. — Один Бог знает, что ты хотела узнать на сей раз. Или ты думала, что я накажу розгами этих долговязых мальчишек? Думаю, такое зрелище доставило бы тебе удовольствие…
— Я давно привыкла, что ты несправедлива ко мне, Элисабет. Но так относиться к собственным внукам!.. Я слышала, что говорил Вильхельм…
— Через закрытую дверь! Достойный поступок!
— В его словах есть смысл. Бедной Туре лучше всего уехать отсюда. И раз они с Вильхельмом нравятся друг другу, а я по ней поняла, что она не равнодушна к Вильхельму…
Мадам Элисабет хохотнула:
— Ах ты, старая сваха, все тебе неймется! Удивляюсь, что собственные ошибки ничему так и не научили тебя, — вдруг резко сказала она. — Бедная Маргит как-никак должна была унаследовать небольшую, но хорошую усадьбу, а твой шалопай никогда бы не смог стать ни пастором, ни капелланом, в лучшем случае — звонарем или школьным учителем. Но ты сама видела, долго ли Маргит ждала твоего Аугустина и чем кончилось это ожидание… Господи, помилуй нас грешных!..
— Ты не захотела помочь им, Элисабет, он так молил тебя о помощи…
— Клаус и Вильхельм, вы можете идти, — сказала мадам Элисабет. — А ты, Алет, останься, мы с тобой еще не ощипали эту курицу…
Клаус не заставил просить себя дважды, он выскочил за дверь и пробежал через залу, словно за ним гнался сам черт. Вильхельм последовал за ним, но значительно медленнее.
В зале было почти темно, угли в камине еще краснели. Вильхельм остановился, не отдавая себе отчета, что делает. Ему было досадно: бабушка выгнала их, как раз когда мадам Даббелстеен заговорила о самом интересном — что еще она скажет про него и про Туру?.. К тому же в горнице осталась книга, которую он читал…
— А по-моему, я всегда помогала тебе, Алет, с самого первого дня, как ты появилась у нас, в доме покойного майора Экелёффа и моем… Все-таки, говорят, нас связывали родственные узы, хотя я и не знаю, правда ли это…
— Мой отец и майор были братья…
— Вполне допускаю. Мой деверь Юаким был весьма легкомысленный человек, но все-таки иногда ему приписывали подвиги, которых он не совершал. Тем не менее тебя приняли в нашем доме, он стал твоим, и ты жила с нами не только при жизни майора Экелёффа. Даже когда я овдовела во второй раз… Господь знает, как мне жилось с моими тремя детьми. Но я от тебя не отказалась, я делила с тобой все, что у меня было… Нет, нет, не прерывай меня… Все эти трудные годы я делила с тобой кусок хлеба. Когда же я вышла замуж за Сёрена Тейлеманна, я разделила с тобой и свое благополучие…
— А разве я не трудилась в поте лица своего за тот хлеб и то платье, что ты давала мне, Элисабет?..
— Алет, дорогая, признайся, ты никогда не была особенно трудолюбива. Мне было бы куда больше пользы от здоровой и сильной служанки, чем от вздорной и нервной мамзели…
— Ты просто боялась меня, Элисабет! — Голос мадам Даббелстеен поднялся до крика. — Боялась, что я расскажу о твоих тайных делишках!
— Я тебя не боялась, Алет. Все эти безумные фантазии, которые ты сочинила о смерти… Давида… — Вильхельм почувствовал, что бабушка на мгновение запнулась, прежде чем произнесла имя дедушки. — Неужели ты думаешь, что тебе кто-нибудь поверил бы, тебя все знали как бедную безумную фантазерку. Распустить слухи ты, несомненно, могла — о смерти Экелёффа и так ходило много слухов, и я никогда не сомневалась, что часть из них исходила от тебя. Но я не собиралась призывать тебя к ответу. Сама знаешь, — в голосе мадам Элисабет послышалось странное торжество, — мне они не повредили. Я вышла замуж за Давида Фразера и предоставила людям болтать, что им угодно…
На мгновение в горнице воцарилось молчание. Потом кто-то начал всхлипывать, это была мадам Даббелстеен.
— Да-да… разумеется, я видела, что ты… Я понимала, какие надежды ты питала. Писец и мамзель, это было бы вполне естественно, не будь ты такой ленивой, непривлекательной, вспыльчивой, грубой, не помешайся ты на чтении романов, стихов и всякой чепухи… Бедная Алет, я при всем желании не могла бы причинить тебе тот вред, какой ты сама себе причинила. И когда ты, несмотря ни на что, пожелала остаться со мной и Давидом, я не позволила себе выставить тебя за дверь…
Мадам Даббелстеен все рыдала.
— А чего ты только не насочиняла, когда Давид умер! Я сочла это игрой воображения безумной женщины. И когда ты снова пришла ко мне и умоляла позволить тебе остаться со мной и детьми — она на самом деле очень любила вас, особенно тебя, Дортея, — я сжалилась над тобой, тебе некуда было идти, люди боялись тебя, несколько раз у тебя уже было помрачение рассудка…
Потом я вышла замуж за де Тейлеманна. Я сделала это, главным образом, ради вас, ради моих детей… Да, моя дорогая Дортея, я прекрасно знаю, вы считали, что я люблю вас недостаточно, но я заботилась главным образом о вашем будущем, хотела, чтобы вы росли не в стесненных условиях. Я была тогда еще молодая женщина… да, Тейлеманн был добрый человек, у него был большой дом, я не могла уделять вам достаточно времени. Но я думала, что могу положиться на Алет, что она будет заботиться хотя бы о тебе, Дортея… Ради твоего покойного отца. Она и заботилась. Но когда близкий друг Тейлеманна пастор Тюе овдовел, мы устроили Алет к нему экономкой. Я надеялась, что это приведет ее к браку с пастором и что ее чудачества пройдут, как только она попадет в супружескую постель… Нет, Алет, я никогда не причиняла тебе никакого зла. А узнав, что ты вышла замуж за капеллана из Му и родила сына, я от всего сердца порадовалась за тебя, хотя, признаюсь, у меня не было желания снова встречаться с тобой. Однако мы встретились… когда ты овдовела. Я сама посетила тебя, пригласила к себе и не раз протягивала руку помощи тебе и твоему сыну.