Виктор снова кивнул на Коттона.
– У нас с ним много общего.
И вдруг до нее дошло.
– Ты ведь сознательно устроил драку именно здесь, да?
– Мне нужно было любой ценой задержать вас. Передай ему, я сожалею об ударе в спину, но, похоже, это был единственный способ не дать вам пойти следом за мной.
– Ты здесь для того, чтобы убить Тана?
– Многие были бы этому рады. Совсем недавно у меня была возможность застрелить его.
– Почему ты этого не сделал?
– Еще не пришло время. Я должен сначала узнать, что затевается там, в горах. Там Линь Йон. Мне нужно его освободить.
– Как ты собираешься поступить с Соколовым?
Виктор ничего не ответил.
– Ты его убьешь?
Снова молчание.
– Говори же! – воскликнула Кассиопея, повышая голос.
– Ты просто должна довериться мне.
– Я тебе верю.
– В таком случае все будет в порядке.
И с этими словами Виктор ушел.
Линь Йон с восхищением обвел взглядом свою тюрьму. Келья представляла собой захватывающее зрелище. Мраморные колонны поднимались к кессонному потолку, сверху донизу покрытые барельефами с извивающимися драконами. Фрески на стенах изображали путешествие императора со свитой: на одной стене он покидал дворец, еще на двух процессия поднималась в горы, и, наконец, на четвертой император прибывал к скоплению зданий, выкрашенных в пурпурный, серый и желто-коричневый цвета, рассыпанных по склону горы.
Сюда. В это самое место.
Такое, каким его изобразил художник и каким его увидел с борта вертолета сам Линь: угрюмые ледники, нависшие над голой долиной.
Их с Соколовым переправили сюда по воздуху прямиком из Каргалыка. Обращались с ними хорошо; от площадки за монастырскими стенами, где приземлился вертолет, их проводили сюда двое молодых монахов в шерстяных рясах, перетянутых красными вязаными шарфами, с волосами, забранными в пучок на макушке и перевязанными красными шнурками с кисточками.
В углу коптил помятый медный масляный светильник размером с рукомойник, наполняя келью ароматом. Окна были открыты, пропуская внутрь прохладный воздух, хоть как-то смягчавший гипнотическое воздействие пламени. Изредка издалека доносилось мычание яков. Линь определил, что побег невозможен, поскольку окна выходили во внутренний двор монастыря, обнесенный высокими стенами.
Соколов сидел в одном из деревянных лакированных кресел. Мебель была утонченной и изысканной. Мраморный пол покрывали дорогие ковры. Похоже, братство «Ба» придерживалось того взгляда, что жить нужно комфортно.
Дверь открылась.
Обернувшись, Линь увидел Пау Веня.
– Мне докладывали, что вы вернулись в Китай, – вместо приветствия обратился к старику Линь.
На Пау была золотисто-желтая ряса – любопытное цветовое решение, потому что, насколько было известно Линю, эта гамма символизировала императорский трон. Позади Пау стояли двое молодых монахов, держа наготове заряженные арбалеты.
– Министр Тан направляется сюда, – сказал Пау.
– За мной? – спросил Соколов.
Пау кивнул.
– Ваше революционное открытие жизненно необходимо для успеха его плана.
– Откуда вам известно о моем открытии?
– Потому что Карл Тан является братом «Ба».
Линь вспомнил перехваченный телефонный разговор Пау с Таном, свидетельствующий о расколе между ними.
– Вы мастерски лжете.
Пау пропустил оскорбление мимо ушей.
– Сам я состоял в братстве почти всю свою взрослую жизнь. Меня подвергли операции в возрасте двадцати восьми лет. К сорока я стал гегемоном. Но не сомневайтесь, я люблю Китай. Его древнюю культуру. Историческое наследие. Я сделал все, что в моих силах, чтобы сохранить все это.
– Вы евнух, такой же лицемерный и лживый, как и все те, кто был до вас!
– Однако среди нас было много таких, кто прославился великими деяниями, кто с честью выполнял свой долг. Товарищ министр, история показывает, что таких было гораздо больше, чем других.
– А вы сам к каким принадлежите? – презрительно спросил Линь.
– Я не чудовище, – ответил Пау. – Я по своей воле возвратился домой.
Его слова не произвели на Линя никакого впечатления.
– И с какой же целью?
– Чтобы своими глазами увидеть, кто возглавит Китай.
– Похоже, это уже предрешено.
– Ваш цинизм вызывает сожаление. Я пытался предостеречь вас об этом еще в Бельгии.
– Где мой сын? – спросил Соколов. – Мне сказали, что он здесь.
Пау подал знак, и двое братьев, стоявших у него за спиной, расступились. Вперед шагнул еще один монах, держащий за руку маленького мальчика лет четырех-пяти, лицом и цветом волос напоминающего Соколова. Увидев отца, мальчишка бросился вперед. Они со слезами обнялись, и Соколов что-то торопливо заговорил по-русски.
– Вот видите, – сказал Пау. – С ним все в порядке. Все это время он находился здесь, и о нем заботились.
Соколов его не слушал, осыпая сына поцелуями. Линь, которому так и не довелось жениться, мог только гадать, какие мучения пришлось вытерпеть отцу.
– Мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы собрать всех здесь, – продолжал Пау.
В это можно было легко поверить.
– И что это даст? – спросил Линь.
– Здесь решится судьба Китая, как это уже неоднократно происходило на протяжении столетий. Вот в чем неповторимость нашей культуры. Вот что отличает нас от всех остальных. Ни один император не правил, опираясь исключительно на свою родословную. Священной обязанностью императора было подавать моральный пример своему правительству и своим подданным. Если император погрязал в коррупции или проявлял себя некомпетентным, восстание считалось законным методом смены власти. Любой крестьянин, сумевший собрать войско, мог основать новую династию. И такое случалось не раз. Если же правление императора приносило процветание китайскому народу, тогда считалось, что он получил «благословение небес». Власть наследовали его дети по мужской линии, однако их также могли свергнуть, если они оказывались негодными правителями. Мало было сохранить благословение небес; его нужно было сперва заслужить.
– А как заслужила благословение небес коммунистическая партия?
– Да никак. Она его подделала. Однако со временем иллюзия стала слишком очевидной. Коммунисты боролись и со своими корнями в легизме, и с моралью конфуцианства. Простой народ уже давно решил, что они не вправе быть во власти.
– И вот вы теперь собрали войско, чтобы их свернуть?