— Яго… ты любишь шахматы?

Никакого ответа. Только слегка приподнятая бровь.

— Ты ведь не ходишь в школу? Я имею в виду, ты занимаешься только в капсуле, и еще тебя учат Эхо. И как это?

— Нормально.

— Хорошо. Здорово… Меня тоже учила Эхо. Я немного занималась с мамой, в капсуле и еще с Эхо. Ну… до… до самого конца.

В голове всплыла картинка: Алисса с бесстрастным лицом занимается со мной в свободной комнате и не дает мне ничего, кроме сухой информации. У меня свело живот. Но нейродетекторы делали свое дело и помогали подавлять воспоминания.

Яго выглядел несчастным. Ему не хотелось со мной разговаривать. Когда он отвечал, то едва шевелил губами, так, что было сложно понять, что он говорит.

— Какой у тебя любимый предмет?

— Бизнес.

— Интересный выбор для десятилетнего мальчика.

Он злобно посмотрел на меня:

— Хватит надо мной кудахтать!

— Никто и не кудахчет… Я не хотела… Извини, если это так прозвучало. Я тоже не самая обычная пятнадцатилетняя девочка. Мне всегда нравилась философия и старые книги.

Я заметила, что говорю о себе в прошедшем времени. Просто не была уверена, что когда-нибудь смогу полюбить что-то еще. Настоящее — это не просто временной отрезок, это… решение. Которое ты принимаешь.

— Что еще за философия такая? — пренебрежительно спросил Яго. Но я сделала вид, что воспринимаю вопрос всерьез:

— Это наука о том, зачем мы здесь.

— Как религия?

— Вроде того. Но у религии есть ответы, а у философии в основном вопросы. Например, в чем смысл всего сущего? Что такое добро, а что — зло? Как распорядиться своей жизнью? Что значит быть человеком?

— Скукотища.

— Вовсе нет, — возразила я. Хотя сама уже не помнила, почему так считаю. Может быть, без нейродетекторов я бы и вспомнила. Но мне не хотелось их снимать. Однако кое-что все-таки всплыло. — Вообще-то, это чертовски круто. Это размышления. А ведь способность мыслить и делает нас особенными, делает нас людьми. Например, по сравнению с теми же Эхо. Мы думаем о разных вещах, а не просто их делаем. Вот почему существуют картины, и книги, и прочие вещи. Они нужны, чтобы мы попытались понять самих себя.

Мои слова не произвели на Яго никакого впечатления, и я сразу перешла к волновавшему меня вопросу:

— А тебе нравится, что здесь повсюду Эхо?

Мальчишка пожал плечами:

— Думаю, да. — На секунду он задумался. — Большинство из них.

Большинство из них.

— Что ты хочешь сказать?

Яго зевнул, даже не потрудившись прикрыть рот рукой:

— Новый Эхо немного странный.

— Какой новый? — Хотя я и так уже знала, что он ответит.

— Дэниел.

— Подросток? — спросила я, прикидываясь дурочкой.

Яго рассмеялся, и это был неприятный смех.

— Подросток? Да ему всего два месяца!

Конечно, я знала, что Эхо делают такими, чтобы они сразу выглядели подростком или взрослым человеком, и все время эксплуатации они остаются такими, какими их создали. Но иногда ты все равно думаешь о них как о существах, которые могут меняться.

Подросток, старик, тридцатилетняя женщина — их делали разными, и на то было две причины. Первая — если все Эхо будут одинаковыми, как их различать? Вторая — разных Эхо использовали для разных работ. В Британском музее все экскурсоводы — пожилые Эхо, они выглядят мудрыми. А в магазинах одежды и центрах генной терапии Эхо молодые и привлекательные.

— Почему он тебе не нравится? — спросила я. — Потому что обыграл тебя в шахматы?

Еще одно движение плечами.

— Он с самого первого дня какой-то странный.

— Что это значит?

— Да не знаю я, — ответил Яго. Для десятилетнего мальчишки у него был довольно низкий голос. — Просто чудной. Когда его только привезли, он вообще не разговаривал. Папа задавал вопросы, а он молчал. Тогда папа сказал ему, что если он не заговорит, то его отправят на утилизацию. И он заговорил! Папа был недоволен, потому что Дэниел должен был стать нашим лучшим Эхо. Самой продвинутой моделью!

Яго посмотрел в окно и улыбнулся. Это была странная улыбка, сулившая неприятности.

— Но он Эхо, и он исполняет приказы. Иногда получается забавно. Хотя нет, забавно было раньше, пока он не стал чересчур умным. Но в любом случае он фрик.

Самая продвинутая модель.

Я хотела еще кое-что спросить, но Яго уже открыл дверь капсулы.

— Что ты там будешь делать? — спросила я.

— Убивать, — ответил он и скрылся за дверью.

ГЛАВА 19

Ночью мне удалось заснуть, но меня снова разбудили.

Было, наверное, уже три часа, когда я проснулась от какого-то шума. Скрипнула половица за дверью. Я села в кровати и скомандовала:

— Свет!

Когда вспыхнул свет, я заметила, что дверь в мою комнату приоткрыта.

— Эй, кто здесь?

Испугаться по-настоящему я не могла, так как на мне были нейродетекторы, но понимала, что нужно выйти и посмотреть, в чем дело. Я встала и прошла через всю комнату, мимо фигур на картине, которые слушали музыку, но сейчас казались испуганными.

Не успев отворить дверь, я услышала чьи-то крики. Это был дядя Алекс.

— Отправляйся на свой этаж! — вопил он.

Я приоткрыла дверь, чтобы увидеть, что происходит на лестнице. Там стоял дядя Алекс в черной шелковой пижаме. Деревья на анимированных обоях раскачивались, словно вторили его гневу. Его загорелое лицо покраснело, глаза горели злобой. Выйдя, я успела только заметить затылок светловолосого Эхо. Парень спустился вниз по лестнице и исчез этажом ниже.

Дядя Алекс заметил меня. С его лица исчезло выражение слепой ярости, сменившись пониманием и грустью с такой скоростью, какую я и представить не могла.

— Одри, мне так жаль, что ты стала свидетелем этой сцены!

— Это опять был тот Эхо, который играл в шахматы?

— Да, — ответил дядя, нервно перебирая свои кольца. — С самыми продвинутыми экземплярами всегда возникают трудности. Но беспокоиться не о чем. Здесь для тебя самое безопасное место. А уж с тех пор, как незаконное вторжение предотвратили, — тем более. Сомневаюсь, что тебе удастся найти в Лондоне дом, который охраняли бы так же тщательно.

— Незаконное вторжение?

Дядя кивнул.

— Протестующие, анархисты, головорезы… В прошлом году одна из их группировок пыталась перелезть через стену. У них это почти получилось, но один Эхо заметил их и поднял тревогу. К счастью для нас, полиция уже села им на хвост. Но это повысило нашу бдительность. После того случая я усилил охрану, потому что они не оставили намерения сюда прорваться. Мягко говоря, они… настойчивы. Но сейчас тебя ничто не потревожит.