Я развел руками, чтобы закрыть тему. Если и так, если у Полины есть сомнения и она держит их при себе, правды мы никогда не узнаем.
– Ты не советуешь мне требовать теста ДНК, – истолковал он мою реакцию.
– Не стоит.
Он свернул письмо, сделав из него треугольник. И проронил замогильным голосом:
– Что делать-то будем, ответим?
– Ответим. Поздравим ее и порадуемся.
Так мы и сделали. И получили в ответ драже для крестных.
* * *
Следующий год я провел в непрерывном кошмаре, именуемом писательской мастерской.
Руководство канала, сочтя, что как сценарист я еще слишком неопытен и не сумею в достаточной мере искалечить свое изначальное произведение, прикомандировало ко мне бригаду script doctors [31] – столь же категоричных, сколь и переменчивых, которые без конца резали, препарировали и расчленяли мой сценарий в зависимости от телефильмов, прогремевших или провалившихся накануне.
Я старался быть максимально открытым, плодотворным и вежливым, но сил моих больше не было подвергать мою историю и моих героев «эмоциональным кривым», «идентификационным осям» и «возвратным тестам», чтобы соответствовать изменчивым запросам домохозяйки моложе пятидесяти лет. А потом однажды ночью мне позвонил Максим:
– У нас тут проблема с Катаром. Я сорвал важную сделку для правительства, так что твой фильм делать не будем. Баш на баш, и не иначе, – сожалею, но я уже не на коне. В интересах твоего творчества лучше тебе теперь держаться от меня подальше.
Я последовал его совету с нескрываемым облегчением. Избавившись от бесконечных совещаний, куда я каждое утро ездил на метро, чтобы переделывать заново вчерашнюю работу, я смог наконец остаться один на один с листом бумаги и дать волю фантазии. На полученные суммы можно было продержаться еще пять-шесть месяцев, прежде чем вернуться к ковровым покрытиям.
Перерыв поначалу пошел на пользу моей книге. Я заново переписал конец, потом начало, а потом и середину. Но проблемы отцовства, засевшие в моем подсознании в связи с героиней, вдохновленной Полиной, и нашей с Максимом гипотезой, завели меня куда дальше, чем предполагалось.
Через год, выжатый как лимон и все менее довольный результатом, я понял, что больше ничего переписывать не стану. Впору было сжечь рукопись – или сдать ее как есть. Мой издатель нашел книгу «немного слишком массовой», но опубликовал в надежде, что телевидение купит на нее права.
Едва тираж вышел из типографии, я послал три первых экземпляра в поместье Вернуай в Бургундии, в штаб-квартиру сети «Софитель» в Эври и в дом престарелых в Армуаз-ан-Веркор. Ни Полина, ни Максим не ответили. Только мадам Вуазен написала мне:
По зрелом размышлении я решила воспринять Ваш текст (и манипуляции, которые Вы приписываете мне) как дань уважения в третьей степени. Так что спасибо. Но я не свожусь только к моему отношению к Полине и Максиму. Как сказал Александр Виалатт: «Не весь пастух в своей овце».
Я очень сожалела, что не смогла принять приглашения Полины на вручение диплома. Сцена, на которую Вас вдохновило это событие, не лишена пикантности; смею надеяться – ради Вас, – что не все в ней вымысел. Но я была прикована к одру моего Раймона, который, увы, недавно угас. Мне очень его не хватает. Как и моего магазина.
Я старуха, мало кому интересная; не трудитесь мне отвечать. Я вспоминаю Вас тепло. Не забывайте жить.
Три дня спустя, когда я заканчивал подписывать экземпляры, предназначенные журналистам, Максим, одетый не по сезону в куртку на меху, ввалился в холл издательства, где Анна-Лора излагала мне свою стратегию в отношении осенних литературных премий.
– Я гениальный персонаж! – заорал он с порога, как будто мы расстались только вчера. – Я даже прослезился, паршивец ты этакий. Какой я трогательный! Никогда бы не подумал. И забавный к тому же! Да уж, я ему удался! – добавил он, призывая в свидетели мою собеседницу. – Это будет сенсация века. Какой у тебя план раскрутки? Хочешь в программу новостей?
– Нет-нет, все в порядке, Анна-Лора этим занимается…
Во избежание будущих ссор за авторские права я в самых лестных выражениях представил ему моего пресс-секретаря, глядевшую на него вприщур, как на кучку дерьма на своем ковре.
– У него все шансы на Гонкур, надеюсь, – бросил ей Максим. – А то ведь с жюри можно поработать. Я знаю, о чем говорю: это благодаря мне он получил свою первую премию.
– Понятно, – проронила Анна-Лора, сложив губы бантиком.
– Мой прямой телефон, если понадобится помощь. Я выведу вас на нужных людей. – Он сунул ей свою карточку и посмотрел на часы: – Ну ладно, мне пора, Куинси, дружище, мои ассистентки ждут меня в Ле Бурже. Все отлично, промашку с Катаром я исправил, теперь я снова царь и бог. Но мне надо двадцать «Рафалей» [32] пристроить в Норвегию до завтрашнего вечера, дел еще невпроворот. Будем держать друг друга в курсе с твоей раскруткой. Ну, ни пуха ни пера!
– Спасибо.
– Нет, ну ты тупой! – всполошился он. – Никогда нельзя отвечать «спасибо», это не к добру!
С ошарашенным, насколько позволял ботокс, лицом Анна-Лора смотрела вслед продавцу боевых самолетов.
– Вы почти не приукрасили. Естественно, если он вмешается в вашу раскрутку…
Это был ее единственный комментарий. Со вздохом, прозвучавшим похоронным колоколом по моим надеждам на осень.
* * *
Были ли тому виной побочные эффекты суеверия или снобизма, не знаю, но выход «Экстаза букашки» обернулся катастрофой. Никакой прессы, кроме анонса в «Франс су ар», в котором журналист сообщал, что я автор, «очень любимый телевидением», и что мой роман, выдержанный в американских традициях, имеет все шансы стать бестселлером, – наверняка писал один из «нужных людей» Максима. Никакого отклика. Никаких приглашений на передачи. Никакого движения у книготорговцев. И никакой продажи прав на экранизацию.
Моя уставшая от бесплодных метаний пресс-секретарь наконец бросила мне однажды победоносным тоном с примесью обиды:
– Я пристроила вас в «Литературную неделю». Не без труда.
Рецензия вышла в следующий вторник. Три строчки внизу страницы.
Так мне открылся один из основополагающих законов моей среды, который бывший зэк с острова Ре нарушил, сам того не ведая: хуже нет, когда «литературного» писателя пытаются сделать «коммерческим». Особенно если он не продается.
* * *
Больше месяца я жил в этой пустыне, единственным миражом в которой стало вручение премии для очень узкого круга Сен-Жермен-де-Пре [33] , на которое я, как ни странно, был приглашен, хотя даже не фигурировал в списках номинантов. В битком набитом зале «Клозри-де-Лила» я столкнулся с Максимом, несуразным в белом смокинге среди потертых джинсов местной фауны. Я спросил, как его сюда занесло. Он звучно расцеловал меня в обе щеки.