Гамаш не ответил. Не мог. Он смотрел на высокие шесты, резьба которых отражала мифологические времена, браки животных и духов. Киты-убийцы, акулы, волки, медведи, орлы и вороны — все они смотрели на него. И еще кое-кто. Зубастые твари с длинными языками и громадными глазами. Существа, неизвестные за пределами мифа, но вполне реальные здесь.
Некоторые тотемные шесты были прямые и высокие, но большинство упали или покосились.
— Мы все рыбаки, — сказал Уилл. — Эстер была права. Море кормит наши тела, а вот это кормит наши души. — Он распахнул руки и подался всем телом в сторону леса.
Они двинулись между тотемных шестов, и хранитель Джон заговорил:
— Это самая большая коллекция стоящих тотемных шестов в мире. Теперь это место охраняется, но так было не всегда. Некоторые шесты увековечивают какое-нибудь событие, некоторые шесты похоронные. Каждый рассказывает свою историю. Образы находятся один над другим в определенном и заданном порядке.
— Здесь Эмили Карр написала бо́льшую часть своих картин, — сказал Гамаш.
— Я решил, что вам интересно будет это увидеть, — сказал Сомс.
— Merci. Я вам очень признателен.
— Это поселение пало последним. Оно было самым отдаленным и, возможно, самым стойким, — сказал Джон. — Но все же пало и оно. Волна болезней, пьянства и миссионерства накрыла деревню, как и все другие. Тотемные шесты были срублены, общинные дома уничтожены. Это все, что осталось. — Он показал на возвышение в лесу, поросшее мхом. — Здесь был общинный дом.
В течение часа Арман Гамаш ходил среди тотемных шестов и ловил себя на том, что поднимает руку и кладет свою крупную, уверенную ладонь на эти великолепные лица, пытается понять того, кто вырезал это существо.
Наконец он подошел к Джону, который весь этот час простоял в одной точке, наблюдая.
— Я расследую убийство. Позвольте показать вам кое-что?
Джон кивнул.
— Первое — это фотография убитого. Я полагаю, что он какое-то время провел на Хайда-Гуаи, хотя думается мне, что он называл архипелаг островами Королевы Шарлотты.
— Значит, он был не хайда.
— Скорее всего, да.
Гамаш показал Джону фотографию. Тот взял и внимательно ее рассмотрел.
— К сожалению, я его не знаю.
— Прошло какое-то время. Лет пятнадцать, двадцать.
— То были трудные времена. Здесь толклось много людей. Именно тогда хайда остановили лесорубов, заблокировав дороги. Возможно, он был лесорубом.
— Возможно. Он явно чувствовал себя в лесу как дома. Построил себе бревенчатую хижину. Кто здесь мог его научить этому?
— Вы шутите?
— Нет.
— Практически любой. Большинство хайда живут теперь в деревнях, но почти у всех у нас есть лесные домики. Те, которые построили мы сами. Или наши родители.
— И вы живете в таком домике?
Не задумался ли Джон, прежде чем ответить на этот вопрос?
— Нет, у меня номер в «Холидей Инн Нинстинц». — Он рассмеялся. — Да, я построил собственный домик несколько лет назад. Хотите его увидеть?
— Если вы не возражаете.
Уилл Сомс с внучкой остались прогуливаться неподалеку от берега, а хранитель Джон повел Гамаша глубже в лес.
— Знаете, некоторым из этих деревьев больше тысячи лет.
— Они стоят того, чтобы их сохранить.
— Не все с этим согласны.
Он остановился и показал на небольшой домик в лесу. Домик с крылечком и креслом-качалкой при входе.
Точная копия домика Отшельника.
— Вы его знали, Джон? — спросил Гамаш, вдруг остро почувствовав, что он один на один в лесу с человеком большой физической силы.
— Убитого?
Гамаш кивнул.
Джон снова улыбнулся:
— Нет. — При этом он подошел очень близко к Гамашу.
— Это вы научили его строить бревенчатые хижины?
— Нет.
— Вы научили его искусству резьбы по дереву?
— Нет.
— А если да, то сказали бы мне?
— У меня нет повода вас бояться. Мне нечего скрывать.
— Тогда почему вы здесь? В одиночестве?
— А вы? — Голос Джона стал не громче шепота, шипения.
Гамаш развернул скульптуру. Джон посмотрел на людей на паруснике и отшатнулся.
— Это вырезано из красного кедра. С Хайда-Гуаи, — сказал Гамаш. — Может быть, дерево, из которого это вырезано, росло где-то здесь. А вырезал эту скульптурку убитый.
— Это не имеет ко мне никакого отношения, — сказал Джон и, бросив последний взгляд на скульптурку, пошел прочь.
Гамаш последовал за ним из леса. Уилл Сомс стоял на берегу и улыбался.
— Хорошо поговорили с Джоном?
— Ему почти нечего сказать.
— Ну, он же хранитель, а не болтун.
Гамаш улыбнулся и принялся заворачивать скульптуру в полотенце, но Сомс остановил его и снова взял скульптуру.
— Вы говорите, дерево привезено отсюда? Оно старое?
— Мы не знаем. Специалисты не могут определить. Для этого нужно разрушить скульптуру, но я не позволяю им сделать это.
— И это стоит больше человеческой жизни? — Сомс поднял скульптуру повыше.
— Мало что стоит больше человеческой жизни, месье. Но эту жизнь уже забрали. Я хочу найти того, кто это сделал, но не уничтожая еще и творение убитого.
Это удовлетворило Сомса, который вернул — хотя и неохотно — скульптуру Гамашу.
— Я бы хотел познакомиться с автором. У него был настоящий талант.
— Возможно, он был лесорубом. Участвовал в сведении на нет ваших лесов.
— В моей семье многие были лесорубами. Такое случается. Это не делает их плохими людьми или врагами до смерти.
— Вы обучаете других резчиков? — словно невзначай спросил Гамаш.
— Вы думаете, что он приходил сюда говорить со мной? — спросил в ответ Сомс.
— Я думаю, он приезжал сюда. И был резчиком.
— Сначала лесоруб, потом резчик. Так кем же он все же был, старший инспектор?
Это было сказано с юмором, но Гамаш почувствовал критическую нотку. Он закидывал удочку и знал это. Так же, как и Сомс. Как и Эстер. «Мы все рыболовы», — сказала она.
Нашел ли он что-нибудь на этих островах? Гамаш начинал сомневаться в этом.
— Вы обучаете резчиков? — повторил он свой вопрос.
Сомс отрицательно покачал головой:
— Только других хайда.
— Отшельник пользовался местным деревом. Это вас удивляет?