Но даже тут еще были слышны вопли Малгарта. Правда, голос его с каждым мигом становился все слабее и неразборчивее, а паузы между словами — все длиннее.

— Все мои знания — все напрасно... Как я мог не понять такой простой вещи! Дефектная трубка в системе питания... Камень знал... О ужас! Они мертвы, Бари и Камень, их уже не вернуть из глубин Зеркала... Но я... Тот, кто мог бы жить вечно... умираю...

Затем пропал и этот голос. Нас окружали пустота и безмолвие. А то, что я поначалу принял за ветер, было на самом деле действием черного Зеркала Малгарта. И двигались в нем мы, а вовсе не черный зал. Кто знает, что ждет нас в конце пути...

Но даже несясь в черной бездне Зеркала, я все равно был счастлив. Женщина, державшая меня за руку, сказала радостно:

— Дело сделано, Бари! Этого момента мы ждали миллион лет. Малгарт мертв!

Дона ободряюще стиснула мою ладонь в своей маленькой ручке, а потом, казалось, расслабилась. Я повернул голову, чтобы посмотреть на нее, и увидел, что она снова становится призрачной, бестелесной.

— Прощай, Бари, — прошептала она. — Прощай, любовь моя!

— Дона, не оставляй меня! — в ужасе закричал я. — Если ты уйдешь, что же тогда останется? Я не могу один... здесь...

Призрак почти растворился, но его слабый голос, голос моей любимой, еще был слышен:

— Я должна уйти, Бари. И я рада, что ухожу, после стольких лет томительного ожидания. Даже Камень не бессмертен, Бари. Есть еще одна тайна... Разгадка ее лежит лишь по ту сторону завесы смерти. Надеюсь, что там мы обретем с тобой все то, чего так и не достигли наши воплощения...

Я тщетно пытался удержать ускользающую тень.

— Но Дона! Малгарт сказал, что оттуда, куда нас забросит Зеркало, нет возврата...

— Малгарт мертв! — ответил призрак чуть слышно. — Он умер прежде, чем успел выбросить нас за пределы Вселенной. Теперь Зеркалом управляют неороботы, а они слишком прекрасны, чтобы быть злыми. Теперь, когда им не надо больше подчиняться Малгарту, они сами хотят стать людям друзьями. Они уважают своих создателей и благодарны им за уничтожение тирана. Вместе две расы сумеют достичь просто немыслимого величия. Неороботы контролируют Зеркало. Они не позволят нам пропасть в иной Вселенной.

— Но если они наши друзья, что стало с остальными?

Я сгорал от любопытства и на мгновение даже позабыл о своих тревогах.

— Как там Верел и Кел? Они живы? Или уже слишком поздно...

— Неороботы сумели спасти их, — ответил призрак. — Кел Аран и Верел станут лидерами нового человечества — тех, кто еще уцелел. А сейчас они оплакивают тебя, Бари.

— А остальные двое?

— И они живы, — прошелестела пустота голосом Доны. — Неороботы сумели использовать энергию Зеркала, чтобы вернуть их обратно. Они пока не могут говорить о том, что видели. Инженер молча жует свою жвачку, а кок пытается склянчить у кого-нибудь выпивку.

Шепот умолк, и я остался один в бездонной черноте. В отчаянии я принялся звать свою возлюбленную, называя ее то Доной, то Дондарой, пока в последний раз не услышал ее голос:

— Прощай, Бари. Я больше ничего не вижу и не могу говорить. Даже Камень смертен. Эту дорогу каждый из нас должен пройти в одиночестве. Но я буду ждать тебя там, по ту сторону завесы. Я буду ждать, Бари!

Она снова умолкла, на этот раз — навсегда. И почти сразу рассеялась та кромешная тьма, в которой мы до сих пор оставались. Я оглянулся вокруг и обнаружил, что стою посреди какой-то незнакомой комнаты.

От удивления у меня перехватило дыхание. Шатаясь, я добрел до кресла и плюхнулся в него, забыв о боли в раздавленном роботами теле.

Судя по обстановке комнаты, я попал в свою родную эпоху, более того — в свою страну! Даже книги на полках были моими старыми знакомыми, а над письменным столом висел календарь на октябрь тысяча девятьсот тридцать восьмого года. Каким-то непостижимым образом Зеркало Малгарта отбросило меня обратно на двенадцать тысяч столетий!

В руке, за которую меня держала Тень Камня, я сжимал огромный бриллиант — судя по всему, сам Камень.

Дрожащими руками я поднес Камень к свету и увидел в его прозрачной глубине крошечное размытое изображение Доны — или Дондары Керадин. Я принялся звать ее... Она не отвечала. Я пытался даже отогреть алмаз на своей груди... Тщетно. Камень был мертв.

А когда я оправился от первого приступа отчаяния, то понял, что и сам умираю. Мое тело ослабело за миллион лет сна, а оправиться от ран, нанесенных стальными щупальцами роботов, не смог бы и здоровый человек.

Поэтому я сел за стол и принялся писать. Изнемогая от боли, я работал три дня и три ночи — не знаю, откуда у меня взялись силы, чтобы закончить этот труд. Я хочу, чтобы мой сын Барри обязательно прочел то, что я написал, и завещаю ему Камень Дондары.

Я не пытался получить медицинскую помощь. Слишком тяжело было бы мне сейчас отвечать на многочисленные вопросы медиков. Да и не хочу я больше жить. Все, что мне суждено было сделать, я уже сделал.

Мне было бы еще труднее пережить все эти мучительные дни и ночи, если бы я был одинок. Но рядом со мной на столе все время лежал Камень Дондары, и я постоянно ощущал незримое присутствие его Тени. Мне, ученому, скептику, достаточно странным кажется писать, что я все еще надеюсь встретить душу той, что столько лет была Тенью Камня.

Но я надеюсь.

Золотая кровь. Роман

Глава первая. Тайный легион

Полуденное аравийское солнце странно напоминает луну. Его ослепительное сияние, как и лунный свет, стирает краски, высвечивая мир в черно-белых, контрастных тенях. Человеческие чувства пасуют перед этим огненным великолепием, и на выручку им приходит сиеста — капитуляция утомленного тела перед солнечным жаром.

Прайс Дюран развалился под выцветшим навесом на обожженной солнцем палубе шхуны. Он пребывал в полудреме, в которой можно видеть сон и одновременно знать, что ты видишь сон, наблюдая за собой как бы со стороны. Прайс — точнее, та часть его сознания, которая сейчас не спала, — не мог не поражаться своему сновидению.

Прайсу Дюрану снился затерянный в дебрях времен Энз, прятавшийся где-то в глубине непроходимых пустынь. Могучие стены окружали гордые башни, а вокруг простирались зеленые пальмы огромного оазиса. Прайс видел, как вел ичественно распахнулись городские ворота. Разошлись тяжелые бронзовые створки, и на громадном белом верблюде выехал воин в сверкающей золотой кольчуге и с тяжелым золотым топором в руках. Воин ехал мимо высоких пальм к ржавым барханам пустыни. Похоже, он что-то искал, и руки его крепко сжимали рукоять огромного топора.