– Не до шуток мне, старичок. Чувство юмора отбили, – серьезно ответил Андрей.
– Понял, не дурак. Приду в трусах… Кстати, это мысль, насчет трусов-то…
– Да что ты хуйню какую-то плетешь?! – взорвался Обнорский. – Я тебе русским языком объясняю: у меня проблемы, а ты все смехуечки да пиздыхаханьки…
– Ш-ш-ш, – сказал Женя. – Экий ты стал нервный… Так вот, насчет трусов… Предлагаю через четыре дня в двадцать ноль-ноль в сауне на Матросова… Заодно и помоемся. А? Я там зарезервирую все заранее…
– Понял, приду в трусах, – мрачно откликнулся Серегин. – Если жопа цела будет…
– Да ты уж постарайся, – хмыкнул Кондрашов. – И ни в коем случае не читай детективы на ночь. Психоз может начаться. Все, до встречи.
– Пока, – буркнул Андрей гудкам отбоя. Несмотря на то что Женька явно не отнесся к его просьбе достаточно серьезно, Обнорский почувствовал некоторое облегчение и, поворочавшись на своей тахте, даже смог уснуть на пару часов. Обычно не подводившая Серегина способность предчувствовать опасность в этот раз не проявилась никак. Наверное, ангел-хранитель Андрея, спугнутый тяжким похмельем, отлучился куда-то…
Они оба сделали по ошибке – Женя и Андрей. Андрей совершенно напрасно брякнул по телефону про свои проблемы с антиквариатом и антикварами. А Женя вообще сотворил абсолютно недопустимую для бывшего опера дурость: назвал точное место и время их встречи через четыре дня. Но если ошибка Обнорского хотя бы частично объяснялась похмельной нехорошестью мозгов, то прокол Кондрашова вообще не поддавался никаким объяснениям. Возможно, Женя просто не придал особого значения тому, что кто-то гипотетически может срубить информацию о встрече… Кондрашов ведь не прятался в подполье, он был легалом, жил в известном адресе и был достаточно доступен – и для врагов, и для друзей. Если бы его захотели, допустим, арестовать бывшие коллеги – они бы все равно достали… А может быть, Женя, как и многие в 1992 году, еще питал иллюзии относительно невозможности прослушивания радиотелефонов…
Через четыре дня одному из них пришлось расплатиться за ошибку жизнью… Но это случится только через четыре дня. А пока Обнорский спал. И спал его ангел-хранитель…
Ващанов уныло смотрел в своем кабинете по изъятому на каком-то обыске видео американский боевик. Полиция Майами весело и уверенно, с огоньком и бойскаутским задором шла по следам торговцев наркотиками. Это увлекательное занятие американские копы разнообразили балдежами на шикарных пляжах в обществе совершенно умопомрачительных девок, удивительно похожих на двух валютных проституток из «Астории».
Несмотря на нагоняемую такими фильмами тоску, Геннадий Петрович часто крутил американские боевики у себя в кабинете. Подполковнику было приятно ощущать себя намного умнее режиссеров и сценаристов. После таких просмотров Ващанов казался себе очень хитрым и находчивым.
На этот раз провести до конца сеанс релаксации Геннадию Петровичу не удалось – в дверь постучали, и в кабинет впорхнула секретарша Лерочка.
– Чего тебе? – хмуро спросил подполковник.
– Ой, Геннадий Петрович, – затараторила Лера. – Я отпроситься… Можно мне сегодня пораньше уйти по семейным? Я хоть сериал спокойно посмотреть смогу.
– Телевизор и тут имеется, – сварливо ответил Ващанов, но, взглянув в широко распахнутые умоляющие глаза секретарши, смягчился. – Ладно уж. В пять можешь идти. Если новых вводных не поступит…
В дверь снова постучали.
– Ну кто там еще?! – рявкнул подполковник. – Прям как канализацию прорвало, честное слово…
В кабинет вошел Колбасов. Владимир Николаевич казался озабоченным чем-то и все время поглядывал на носок своего правого ботинка.
– А, Володя… Заходи, заходи, – сбавил тон Ващанов. – Что у тебя?
Колбасов выразительно скосил глаза на Леру, которая почему-то не торопилась выходить из кабинета. Подполковник перевел взгляд на секретаршу:
– Тебе еще что-то?..
– Нет, Геннадий Петрович, – щебетнула Лера. – Так я пойду?
– Иди, иди, – закивал Ващанов, но внезапно передумал. – Стой!
Секретарша испуганно замерла у самой двери. Подполковник вылез из-за стола и, поправляя ремень на животике, неожиданно провозгласил:
– Даю тест на сообразительность! Обоим! Скоро всех сотрудников тестировать будем. Людей-то нет… Ну-ка быстро – что такое: висит груша, нельзя скушать? А?
Лера и Колбасов переглянулись и с полминуты молчали, потом Владимир Николаевич кашлянул и осторожно ответил:
– Тетя Груша повесилась?..
Ващанов цыкнул зубом.
– Стереотипно мыслишь, Вова, шире смотри на вещи… А ты что скажешь?
Геннадий Петрович повернулся к Лере. Секретарша хлопнула глазами, с натугой покраснела и протянула с кокетством, которого от нее обычно ждали:
– Ой, ну вы нахал, Геннадий Петрович!
Ващанов довольно подмигнул Колбасову, кивая на Леру:
– А?! Соображает… Ладно, ступай, Лерочка, ступай…
Секретарша гордо удалилась, хлопая тонкими икрами в широких голенищах сапог. Колбасов, прищурившись, смотрел на эти голенища, пока Лера не исчезла за дверью, и напряженно думал: «Где ж ты, сука, деньги на такие сапожки отсосала?»
После того как дверь закрылась, Колбасов посмотрел Ващанову в глаза и тихо сказал:
– Геннадий Петрович, что-то мне порой кажется – сучара порядочная эта Лерочка… Все подслушивает, подсматривает, везде нос свой сует…
Подполковник задумчиво сунул руки в карманы брюк и повернулся к окну. Колбасов ударил по болевой точке: Ващанов уже давно подозревал, что секретарша стучит на него в Комитет. Особых оснований для таких подозрений не было, но подполковник знал, что «контора» всегда любила вербовать секретарш…
Геннадий Петрович вернулся к столу и, садясь, благодарно взглянул на подчиненного:
– Пожалуй, ты прав… Менять ее пора. Такова жизнь, Вовуня, никому верить нельзя, никому… Лера эта – мозжечок-то с ноготок, а туда же… Вот ведь блядь какая… А я тоже смотрю последнее время – все прислушивается, присматривается… Думал, кажется мне, а оказывается, и со стороны видно…
– Угу, – кивнул Колбасов, притопивший Леру исключительно за то, что она успешнее его прошла тест подполковника. Кивок снова уронил взгляд Владимира Николаевича на правый ботинок – и опер не удержался, нагнулся и колупнул носок сапожка указательным пальцем.
– Что ты там говнодавы свои ковыряешь?! – немедленно взорвался ставший очень раздражительным в последнее время Ващанов. – Ты бы еще в трусах у себя покопался!..
Владимир Николаевич выпрямился и огорченно развел руки:
– Извините, товарищ подполковник… Ботинок мне эта сволочь испортила… Новый совсем. Позавчера только первый раз надел…
– Какая сволочь? – не понял Геннадий Петрович.