Кем он приходился Ларисе? Он или она? Может, это ее любовник? Тот, который снял квартиру? Он сказал, Лариса впустила убийцу сама… Она пришла домой около одиннадцати, одна, значит, убийца пришел позже, они были знакомы, и она открыла ему… Она ему открыла, они перебросились парой слов, она повернулась и пошла вперед, а он шел сзади. Она вошла в комнату, и тут он накинул шарф… Она осталась лежать у двери, а он, возможно, даже не вошел в комнату… Поэтому телевизор продолжал работать…
Собиралась замуж… Видимо, собиралась, раз подала на развод. Ее друга не было в городе всю неделю. Надеюсь, у него есть алиби. И вообще, я давно уже не общалась с Леонидом Максимовичем…
И еще. Художник говорил о Ларисе как о живой. Убийство жены он воспринял без надрыва, скорее, с печалью. Сказал: «Эта история – просто дичь какая-то». Что бы это значило? Равнодушие? Не похоже – он вспоминал их совместную жизнь с теплом и ностальгией. Мне показалось, работающий телевизор, который уже некому было смотреть, поразил его больше, чем убийство. Что это – творческая натура? Или сознание цепляется за всякую мелочь, чтобы отвлечься от кошмара?..
Она открыла убийце сама, ergo – это был не чужой. Вот что самое главное, по-моему.
Я спрятала фотографию Ларисы в сумочку. Сначала мелькнула мысль зайти в «Магнолию» и вернуть ее художнику, но тут мне пришла в голову некая идея… А что, если попробовать восстановить в деталях последний день Ларисы – как в детективных романах: где была, с кем встречалась, когда вернулась?.. Вернее, откуда!
Я знала, что Леонид Максимович не погладит по головке за подобные художества, но ведь он сам говорил, что у меня прекрасно развита интуиция и логика тоже необычная, а кто может понять женщину лучше другой женщины? А когда у меня появятся интересные версии и, если повезет, подозреваемые, я под предлогом знакомства с Ларисой и ее мужем попрошу встречи с Кузнецовым и все это ему выложу. Посмотрим!
…Андрейченко, оставшись один, достал из кармана записную книжку, раскрыл и поставил птичку против верхнего имени в столбце…
– Оля, нам нужно поговорить…
Ольга Борисовна взглянула вопросительно, приподняла бровь. Муж выглядел неважно – с синяками под измученными глазами, осунувшийся, бледный.
– Говори, – сказала она ровно, и кончик ее тонкого носа побелел от скрываемого волнения.
– Я должен признаться тебе кое в чем…
Голос Анатолия упал до шепота. Он чувствовал себя препаршиво, но деваться было некуда. Они возьмутся за нее, удивительно, что до сих пор не взялись. И ему лучше самому рассказать…
Ольга Борисовна молча смотрела на мужа, и лицо ее оставалось бесстрастным.
– Я очень виноват перед тобой, Оля… – Эта фраза далась ему с трудом. – Я обманул тебя… Я не знаю, что сказать в свое оправдание. Я сделал глупость, но ведь ты знаешь, как я люблю тебя… У нас крепкая семья… Я не понимаю, как это случилось, я сошел с ума… Мы же близкие люди… Олюшка!
Анатолий вдруг соскользнул с кресла на пол и на коленях подполз к жене. На угрюмом лице Ольги Борисовны не дрогнул ни один мускул. Руки ее, сжатые в кулаки, по-прежнему неподвижно лежали на коленях.
– Оля, пожалуйста, не молчи! Я заслужил любой кары! Я дурак, я негодяй, если бы ты только знала, как я жалею обо всем… В глубине души я всегда знал, что это все ненадолго…
– Толя, в чем дело? – холодно спросила Ольга Борисовна.
– Понимаешь, Олюшка, несколько месяцев назад я встретил женщину… Это было случайное знакомство, никуда не ведущее… как я думал, но потом… Я не знаю, как это получилось, что мы встретились снова и… и… стали встречаться. Но ты должна понять, что я ни минуты не думал, что… Я не собирался завязывать серьезные отношения, это все было несерьезно, я прекрасно понимал, что мы разные… Ты часто задерживаешься, у тебя все мысли о работе, а я… Понимаешь, мне часто недоставало внимания, как я думал… Мы, мужчины, часто летим на огонь…
Анатолий говорил, словно в горячечном бреду, внутренний голос подсказывал ему, что главное – не останавливаться, и он нес что-то вовсе маловразумительное. И это было так не похоже на него – самоуверенного, знающего, чего хочет, высокомерного. Ольга Борисовна вдруг подумала, что он, наверное, действительно ее любит, а то, что заигрался в свои самцовские игры… На то он и самец. Говорят, они никогда не взрослеют. А она? Она его любит? Она гордилась мужем, они прекрасная пара, на них везде смотрят, где бы они ни появились… И она твердо решила, что никому его не отдаст. Было, решила. И приняла меры. Она пошла на все. И вот он на коленях – мужчина, ради которого она пошла на все. Что же она теперь чувствует?
– Я видела вас, – вдруг сказала Ольга Борисовна. – Месяц назад.
– Ты видела нас? И ты знала, что я… что мы… Ты все знала?
– Знала. И ждала, когда ты опомнишься.
– Я опомнился, Олюшка! – вскричал Анатолий. – То, что произошло, открыло мне глаза. Меня подозревают… То есть идет следствие.
– В чем тебя подозревают? – Ольга Борисовна как будто не удивилась.
– Моя знакомая убита четырнадцатого июля… Я был в командировке в Зареченске всю неделю, помнишь? Но они копают…
– Разве у тебя нет алиби? Ты же останавливался в гостинице.
– Да, но… Я был в номере один, они могут подумать все, что угодно. И я был на своей машине, то есть никаких проездных документов у меня нет.
– Где ее убили? – Они составляли странный контраст – перепуганный, юлящий Анатолий и спокойная, слишком спокойная Ольга Борисовна.
– В квартире, где она жила…
– За квартиру платил ты? – деловито, сухо, как на допросе.
– Да, но я собирался… Я уже сказал хозяйке, что это последний месяц, понимаешь, я понял, что ничего не нужно…
– Как долго вы были вместе?
– Ну, точно не могу сказать… Около четырех месяцев, наверное, но я хочу сказать…
– Ты ее любил? – спросила все тем же ровным голосом Ольга Борисовна, и Анатолий внутренне поежился.
– Ну я… я же говорю тебе, я не понимал, что происходит… Не осознавал до конца!
– Да будь ты мужиком хоть раз в жизни! – вдруг закричала тонким и отчаянным голосом Ольга Борисовна, вскакивая с кресла. – Что ты юлишь все время? Что ты врешь? Да скажи ты честно, что любил ее! Можешь ты не врать хоть раз в жизни? Ты мужчина или не мужчина? Ты смотрел мне в глаза и врал! Врал! Подло врал! Ты уезжал в командировки и брал ее с собой! И сейчас эту женщину убили, а ты рассказываешь, что не понимал, что происходит! Да есть в тебе хоть капля порядочности? Сочувствия? Испугался за свою шкуру? Трясешься, что подумают на тебя? Что придется платить? Как шкодить, так горазд, а как платить, так сразу в кусты?
Она кричала так, что звенело в ушах. Переходила на визг, потрясала кулаками и топала ногами. Анатолий смотрел на жену и не узнавал ее. Куда делась привычная сдержанность Ольги Борисовны? Которой она так кичилась – ничто никогда не могло вывести ее из себя. Где высокомерие? Олимпийское спокойствие? Бесстрастность? Перед ним была скандальная баба, торговка с рынка, крикливая скандалистка! Необходимо заметить, что не только Анатолий не узнавал Ольгу Борисовну, она и сама себя не узнавала. Внутри ее сидела незнакомая женщина и со злобой изрыгала проклятия в адрес мужа. Голова у Ольги Борисовны кружилась, голос был чужой и отвратительный, сорванное горло болело. Она испытывала сейчас испепеляющую ненависть к мужу – за свое долгое молчание, надежду, что все как-нибудь само образуется, за то, что пошла на все, чтобы удержать его. И где-то глубоко внутри мелькнула мысль: как же мало мы себя знаем!