– А Лю Хай?
– Что Лю Хай? Изобрел пилюлю, съел ее, превратился в журавля и улетел на небо, а его бездыханное тело осталось на земле.
– Хорошенькое бессмертие. Помер он от своей пилюли. А потом уже добрые люди журавля приплели, чтоб не позорить уважаемого человека.
– А хрен ли нам, помер он или нет? – голос Аиды звучал все тише, и это пугало.
Обидно было помереть вот так, с медальоном в кармане, прямо над выходом… Стоп. Почему я подумал «прямо над выходом»? Потому что, осел, выход отсюда может быть только вниз. Инженерия такая. Вверх-то куда? Копали вниз. Значит, выход должен быть в виде люка или лаза, а вовсе не в виде дверей. Уже что-то.
– Аида, до меня дошло! Выход под нами!
Аида подняла на меня усталые глаза.
– Почему?
– Потому что с точки зрения инженерных коммуникаций выйти отсюда возможно только через подкоп. Если сверху бетон, копают вниз, детка! Я гений!
Во взгляде Аиды появилась некоторая осмысленность.
– А еще выход под нами, потому что это единственная комната, где не занят пол и в которой нет дверей! Она всегда открыта, и ее не перекроет никакая блокировка!
– Ты точно гений, только где выход-то?! – она вскочила на ноги. – Может, отдерем ковролин?
– Вряд ли профессор после использования хода каждый раз делал ремонт. Надо искать как-то по-другому!
– А может, ход под этим монументом?
– Может. Но как его сдвинуть?
Несколько минут мы, пыхтя и обливаясь потом, обнимали проклятого даоса, пытаясь сдвинуть его с места. Но веселый старикашка ехидно улыбался нам раскосыми глазками и беззубым ртом, а жаба жадно разевала свою бездонную бронзовую пасть.
– Может, надо кинуть жабе монетку и дверь откроется?
– У тебя есть монетка?
– Откуда?
Мы еще немного повыдирали монетку из рук даоса, но она была отлита вместе с ним и выдираться не хотела.
– Это не та монетка, – наконец решила Аида и присела у подножия статуи, вытирая пот.
Я плюхнулся рядом. Мой энтузиазм сменился отчаянием.
Аида похлопала меня по руке и повернулась к статуе.
«Ибо тот, кто не имеет формы и не действует, способен измениться как угодно. Вот что такое путь» – прочла она в очередной раз и сморщила нос. – Мне кажется, в этой надписи и кроется указание, как найти выход. Иначе зачем она тут?
– И какое указание?
– Да думаю я!
– А что у нас не имеет формы? – я решил рассуждать логически.
– Воздух, огонь, вода, ветер, свет. То, что невозможно поймать и сжать в кулаке. То, что ускользает… – Аида прикрыла глаза и скорее размышляла вслух, чем отвечала на мои вопросы.
И тут меня осенило.
– Аида, – заорал я, вскакивая и тщетно пытаясь извлечь из штанов медальон. – Я все понял! Сжать в кулаке! Ты сказала – сжать в кулаке!
Я вытащил медальон и сунул его ей в нос.
– Смотри! Камень сжат в кулаке!
– Ну и что!
– А что значит камень, Аида, что значит камень, ты должна знать! Отец говорил тебе, он специально все говорил тебе!
Аида быстро посмотрела на меня и опустила глаза.
– Он говорил, что камень означает воду бессмертия. Воду нельзя удержать, и, чтобы сохранить бессмертие, воду превратили в камень, жизнь превратили в смерть. Медальон символизирует бессмертие, удержанное волей человека. Кто-то удержал смерть, жизнь, свет, волю… Поймал и сжал в кулаке… – Аида прикрыла глаза.
Голос ее звучал медленно и монотонно, словно она повторяла зазубренный урок. Мне даже показалось, что она сама не очень понимает то, что говорит.
– Но то, что схватил, – умрет. Вода бессмертия становится мертвой водой. Мертвая вода – это камень. Драгоценные камни – слезы земли, которыми она оплакивает своих смертных детей. Хочешь обрести бессмертие – обрети воду жизни. Преврати камень в воду, верни ему свободу… Высшее благо подобно воде…
Внезапно она открыла глаза и посмотрела на меня.
– Там еще есть про путь Дао, про воду, про мудрое правление и все такое. Надо?
– Пока нет, – из чувства самосохранения я не уточнил, где «там еще есть». – Потом, на досуге помедитируем.
Аида кивнула и уставилась на меня, ожидая, когда в ответ на ее тираду из меня выскочит ответ.
– Значит, так. В надписи, скорее всего, говорится про воду. Крысы, превращаясь в людей, забирают воду из воздуха, а при переходе обратно теряют ее. Вода не имеет формы, сама по себе она не действует, может принять форму сосуда. Жабу поймали в колодце.
– Колодец тоже что-то значит?
Я отмахнулся от Аиды, как от мухи.
– Значит, конечно. Здесь все что-нибудь значит. Но это потом. Итак: жаба значит стяжание. Стяжание порождается алчностью. Алчность, алчба – это жажда. Крысы жаждут воды, чтобы стать людьми. Жаба жаждет богатства. Крысы тоже. Тем и другим нужна вода для жизни… Эврика! Надо в жабу налить воды!
– Чего?!!!
– Налить воды в жабу.
– И что? – в глазах Аиды я отражался как полный дебил.
– Дашь жабе воды – дверка и откроется. Слыхала о водяных механизмах древности?
Аида кивнула и снова уставилась на меня.
– Воду мы где брать будем?
Вот это был вопрос!
– А у профессора нету?
– Если ты прав, должна быть.
– Можно, конечно, попробовать пописать в жабу…
Аида поперхнулась.
– Чего?
– Ну, это же тоже вода…
– Ага, вода. Может, там состав важен, ты же не знаешь, как эта фигня действует!
Мы решили не рисковать и писать не стали, а отправились обратно по коридору в поисках воды.
Вода ненавязчиво стояла прямо у дверей, через которые мы вошли. Початая упаковка с пластиковыми бутылками. Мы прихватили с собой одну и двинулись обратно к статуе.
– А одной хватит? Жаба жадная.
– Хватит. Не фиг жадничать, – о том и сказка.
– Миф, – поправила Аида.
– Какая, блин, разница?
– А что, если не подействует? – Аида смотрела на жабу через мое плечо, и я слышал ее дыхание.
– Сам боюсь.
Стараясь не дрожать, я влил воду жабе в пасть. В животе у твари что-то булькнуло, и пасть снова оказалась пустой.
– Во жаба какая, – в сердцах прошептала Аида, – я же говорила, не хватит.
– Посмотрим. Даосы тоже еще те приколисты, как я понял.
И мы замерли, глядя на Лю Хая.