Ответ донесся вместе с изможденным вздохом:
– Да.
– Не слышу!
Мартинес посмотрел на него:
– Да… Я понял.
– А ты, Стивенс?
– Да, Филип. – В голосе доктора слышалось презрение. – Прекрасное заключительное слово. Вам бы адвокатом быть.
– Элис?
Девушка быстро и резко кивнула.
Губернатор посмотрел на Лилли:
– А ты? Тебе все ясно?
Лилли молча смотрела в пол.
Губернатор подошел ближе:
– Не слышу согласия. Спрошу снова, Лилли. Ты поняла соглашение?
Лилли отказывалась говорить.
Губернатор вытащил свой армейский «кольт» 45-го калибра с перламутровой рукояткой, передернул затвор и приставил дуло к голове девушки. Но, прежде чем он успел еще хоть что-то сказать или пустить ей пулю в макушку, Лилли посмотрела на него:
– Я поняла.
– ДАМЫ И ГОСПОДА! – Гнусавый голос паренька-фермера с треском раздался в громкоговорителях арены, эхом разнесшись над хаосом, который царил позади сетчатого ограждения. Зрители на трибунах сбились в плотную группу, но ни один человек не покинул стадион. Некоторые откинулись на спины, напившись, и взирали в безлунное ночное небо. Другие передавали туда-сюда бутылки с выпивкой, пытаясь заглушить ужасы той бойни, которую они только что наблюдали на поле.
Кое-кто из пьянчуг швырял на арену мусор и пустые бутылки, раздражая прикованных цепями кусачих, которые беспомощно барахтались в своих оковах. С их прогнивших губ сочилась черная слюна. Двое погибших борцов валялись на земле вне досягаемости зомби, толпа ревела и свистела. Это продолжалось практически час.
Голос в громкоговорителе объявил:
– У ГУБЕРНАТОРА ЕСТЬ ДЛЯ ВАС СПЕЦИАЛЬНОЕ СООБЩЕНИЕ!
Новость привлекла внимание зрителей, и какофония возгласов и воплей утихла. Около сорока человек неловко вернулись на свои места в первом ряду. Некоторые при этом были так пьяны, что едва стояли на ногах. Через несколько минут вся толпа спустилась ниже и собралась за сеткой, которая когда-то защищала зрителей гонок от заносов и горящих шин, вылетавших с трека.
– АПЛОДИСМЕНТЫ НАШЕМУ БЕССТРАШНОМУ ЛИДЕРУ, ГУБЕРНАТОРУ!
Из тени центрального прохода, подобно призраку, в холодном свете дуговых ламп появилась покрытая кровью и грязью фигура в длинном плаще, полы которого развевались на ветру. Губернатор напоминал отважного полководца, вернувшегося с осады Трои. Выйдя в центр поля и встав между поверженными гвардейцами, он щелкнул проводом позади себя, поднял микрофон и громко сказал:
– ДРУЗЬЯ, ВЫ ВСЕ ЗДЕСЬ ПО ВОЛЕ СУДЬБЫ… СУДЬБА СВЕЛА НАС ВМЕСТЕ… И НАМ СУЖДЕНО ВМЕСТЕ ПЕРЕЖИТЬ ЭТУ ЧУМУ!
Зрители, в основном пьяные, взорвались безумным ликованием.
– А МОЯ СУДЬБА – БЫТЬ ВАШИМ ЛИДЕРОМ… И Я С ГОРДОСТЬЮ ПРИНИМАЮ ЭТУ РОЛЬ! ЛЮБОЙ СУКИН СЫН, КОТОРОМУ ЭТО НЕ ПО НРАВУ, МОЖЕТ ПРИЙТИ И ЗАБРАТЬ ЕЕ У МЕНЯ! В ЛЮБОЕ ВРЕМЯ! ВЫ ЗНАЕТЕ, ГДЕ МЕНЯ НАЙТИ! ЕСТЬ ЖЕЛАЮЩИЕ? ХОТЬ У КОГО-ТО ХВАТИТ СМЕЛОСТИ ДЕРЖАТЬ ЭТОТ ГОРОД В БЕЗОПАСНОСТИ?
Пьяные голоса смолкли. Лица позади сетчатой ограды осунулись. Все внимание было направлено на Губернатора. Только ветер в проводах нарушал тишину.
– СЕГОДНЯ КАЖДЫЙ ИЗ ВАС СТАНЕТ СВИДЕТЕЛЕМ НОВОГО ДНЯ ВУДБЕРИ! СЕГОДНЯ ОФИЦИАЛЬНО ОТМЕНЯЕТСЯ БАРТЕРНАЯ СИСТЕМА!
Трибуны погрузились в молчание. Зрители не ожидали такого, и головы их резко поднялись вверх, словно они внимали каждому слову.
– С ЭТОГО МОМЕНТА ПРИПАСЫ БУДУТ ВСЕОБЩИМ ДОСТОЯНИЕМ! И РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ИХ БУДЕТ РАВНЫМ! И ЛЮДИ СМОГУТ ЗАСЛУЖИТЬ СВОЕ МЕСТО В НАШЕЙ ОБЩИНЕ ДОБЫЧЕЙ ПРОДОВОЛЬСТВИЯ! РАБОТОЙ НА ОБЩЕЕ БЛАГО!
С верхних рядов на своих трясущихся коленях поднялся пожилой мужчина в пальто из «Армии спасения», сбившемся на ветру, и начал аплодировать, кивая головой. Его поросший седой щетиной подбородок гордо выдался вперед.
– ЭТИ ИЗМЕНЕНИЯ В ПРАВИЛАХ БУДУТ НЕУКОСНИТЕЛЬНО СОБЛЮДАТЬСЯ! ЛЮБОМУ, КОГО ПОЙМАЮТ НА ТОРГОВЛЕ ЛЮБЫМИ БЛАГАМИ В ОБМЕН НА ТОВАРЫ, ПРИДЕТСЯ В КАЧЕСТВЕ НАКАЗАНИЯ БОРОТЬСЯ НА «АРЕНЕ СМЕРТИ»! – Губернатор сделал паузу и осмотрел толпу, позволив зрителям усвоить его слова. – МЫ НЕ ВАРВАРЫ! МЫ ЗАБОТИМСЯ О СВОИХ! МЫ СТОРОЖИМ СВОИХ БРАТЬЕВ!!!
Все больше и больше зрителей вставали и начинали аплодировать. Некоторые из них тотчас протрезвели и обрели голоса, ликуя, словно на церковной службе в ответ на аллилуйю.
Проповедь Губернатора достигла своей кульминации:
– ТАКОЙ БУДЕТ НОВАЯ ЭРА ВУДБЕРИ! СОВМЕСТНАЯ РАБОТА! ВО ИМЯ СОЗДАНИЯ БОЛЕЕ СЧАСТЛИВОГО, ЗДОРОВОГО И СПЛОЧЕННОГО ОБЩЕСТВА!!!
К этому моменту на ногах были практически все зрители, и рев их голосов, напоминавший о старинных обычаях возведения шатров [40] , гудел на верхних рядах и эхом взвивался в ночное небо. Люди аплодировали, одобрительно кричали и обменивались взглядами, в которых читались облегчение, искреннее удивление… и, возможно, даже надежда.
Но правда заключалась в том, что издалека, из-за сетчатого ограждения, с затуманенным от долгих возлияний взором, зрители не замечали кровожадного блеска в темных глазах их великодушного лидера.
На следующее утро хрупкая девушка с хвостиком оказалась в мерзкой, зловонной атмосфере боен под стадионом.
Лилли была одета в мешковатую толстовку Технологического института Джорджии и драные джинсы. На ней были старинные украшения. Она не дрожала, не пыталась грызть ногти и, в общем-то, не чувствовала ни волнения, ни отвращения перед мерзким заданием, которое ей дали в качестве своего рода возмездия за участие в попытке переворота.
Входя в тускло освещенную подвальную камеру с 18-дюймовым, покрытым тефлоном топором в руках, она на самом деле ощущала лишь ярость.
Верно и сильно обрушив топор, она разрубила хрящи истерзанной ноги Шведа, лежавшей у сливного отверстия в полу. Лезвие вошло в коленный сустав, издав чавкающий хлопок, словно открываемая под давлением крышка, и разрезало плоть, как нож шеф-повара отделяет сырую голень цыпленка от его бедра. В Лилли ударил фонтан крови, забрызгавшей ей воротник и подбородок. Едва заметив это, она кинула два куска человеческой ноги в пластиковый мусорный контейнер, установленный рядом.
В контейнере лежали куски Шведа, Бройлса, Мэннинга и Зорна – целый котел небольших по размеру внутренностей, органов, скальпов, скользких белых суставов и отрубленных конечностей, – собранные вместе и хранимые на льду, чтобы продолжать шоу, чтобы держать задействованных в нем зомби в довольстве.
На Лилли были резиновые садовые перчатки, которые за последний час стали темно-пурпурными. Она позволила своему гневу вылиться наружу через удары топора. Она без труда расчленила три тела, едва замечая других людей – Мартинеса и Стивенса, – работавших в противоположных углах грязной, забрызганной кровью шлакоблоковой камеры без окон.