И он понял, чего делать не следует, и сделал именно так.
– За мной! – крикнул он, хватая копье и сбегая с холма. – Ну!..
Оруженосец помедлил, но привычка к подчинению взяла верх. Они направлялись туда, где отряд, отрезавший «стрелу», встретил самое сильное сопротивление.
Командир темных стрелков присвистнул и скомандовал лучникам занять позицию повыше. У них был большой опыт войны с усмирителями границ. Ружья и арбалеты всегда оказывались сильнее, но арбалетчиков уже вырезали айдисы, оправдав свою смерть. А ружья никогда не били так далеко, как составные луки макенгу.
– Прикрой!
Клин всадников врезался в мешанину, как нож в сердцевину плода.
– Шерех, шерех, что он делает! – завопил кто-то в гуще отряда, затем раздался свист деревянной дудки, которым глава скликал своих воинов, и копьеносцы побежали, увязая в песке, за сошедшим с ума предводителем.
– Кайме! Кай!
Длинная вереница солдат бежала им навстречу, карабкаясь на холм. Спустя несколько минут они попадали на песок, и атака захлебнулась. Надо было успеть воспользоваться неожиданной темнотой, пробиваясь к намеченному месту. Из подбитой колесницы, обрезав постромки, выпрягали ошалевшую рлеи. Колесничий, раскинув руки, лежал
рядом, сияя серебряным шитьем плаща полководца, приготовленного для триумфа, для легкой победы. Тайлем вскочил на спину ящерицы, которая уже начинала биться, и усмирил ее ударом древка.
– Ойе! Мы победим! – прокричал оруженосец, оскалившись. – Такого еще не бывало!
Он вытащил меч, воздев к небесам свой флажок, и заорал что-то неразборчивое. Люди потихоньку стягивались обратно под знамя, видя полководца, летящего верхом. Темнота их уже не пугала, и ярко светила дневная луна.
Левое крыло противника схлестнулось с оставшимися исхере, и исхере начали теснить вопящих солдат, не понимающих, почему день сменился ночью.
Перепрыгнув через мертвые тела, лежащие загородкой, взнузданная ремнем тварь с Тайлемом на спине понеслась во главе отряда. Ряды противника смешались, строй рассыпался, и лучники, выбравшись на удачную позицию, били сверху, не боясь промахнуться. Сшибка превратилась в безумный водоворот, в котором можно было рубиться хоть с закрытыми глазами – некогда увидеть лицо врага.
Лава разбрелась по склону, и седоки пытались усмирить взбесившихся птиц. Макенгу воспользовались этим и продолжали стрелять по всадникам, и Тайлем порадовался, что оставил их на холме.
– Кайме-е-е-е!
Счет расстояния шел не на мерки, а на миги. Рассерженная рлеи рычала и прокусывала доспехи, мотая головой направо-налево, ремень был перекушен давным-давно, и Тайлем с трудом держался на хребте, когда ее когти находили добычу. Он бил ее древком копья, чудом держась коленями и заставляя поворачивать налево и направо. Солдаты в ужасе кричали, пытаясь убраться с дороги. Неутомимая тварь была скользкой, не то что панта. Но с каждым ее прыжком они приближались к цели.
Вот гвардия… Вот охрана… Вот колесница полководца, такое же бесполезное сооружение.
Все оказалось очень просто. Сейчас все было так просто, что он удивлялся, почему не понял этого раньше. Оставалось только не дать себя ударить.
Он ждал этого проявления, и все проявлялось ужасающе медленно, как фрагменты на старой картине. Так, словно обретал плотность невидимый обрывок гобелена. Вот его лицо… вот рука… Вот эта проклятая колесница, застрявшая, как муха в меду, по оси в песке среди мертвых тел… Он заслоняется…
Он не может заслониться.
Тайлем ударил. Вокруг возопили на сотню голосов.
– Кайме! Кайме! А-а-а!
На ближний холм уже никто не пытался подняться. Бой откатился от подножия и шел на равнине, куда уходила дорога, и стрелки могли малость передохнуть.
Боезапас подходил к концу. Командир темнолицых любовно приберег в колчане среди прочих одну-единственную, выкрашенную красным цветом, отравленную стрелу. Мало ли кто попадется, вдруг это будет вражеский вождь – или доведется пережить поражение и затем убить великого вождя, потерявшего удачу.
Он быстро переменил накидку и остался в легком панцире своей родины, и, видя это, некоторые воины начали раздеваться до пояса. Он остановил их: не время. Нужно сбивать врага, а не идти в последнюю, отчаянную атаку. Хотя, конечно, все будет, как решит время.
Им было хорошо видно, что творится там, где проходит Тайлем со своими приближенными. Но главное происходило вовсе не там. С востока, погоняя птиц и вопя свои непонятные кличи, несся большой отряд Темных братьев, а за ними катились повозки стрелков и тянулась вереница пехоты. Колдуны и колдуньи наклонялись с седел, чтобы успеть умножить армию: неловко поворачиваясь, вставали из песка и земли стеклянные горячие тела и катились земляные шары. Пыльный вихрь и дождь раскаленных капель ослепил отступающих. Правое крыло врага, смятое оставшимися в живых айдисами, никак не могло выпрямиться, и глава понимал, что сейчас им уготована гибель. Левое крыло по-прежнему пело, но что может сделать против стрелков почти безоружная, слепая пехота? Исход битвы был решен.
– Что, пора? – брат командира переглянулся со своими младшими братьями и получил в ответ утвердительные кивки. Нахмуренные брови командира означали, что действительно пора. Если лучше жить, чем умирать, то жить нужно именно сейчас.
Они закинули за спину луки и пошли вперед, взмахивая кривыми мечами из темной стали, издалека похожими на огромные серпы.
Они думали, что предания врут. Невозможно утонуть в крови по колено.
Когда рубишь из последних сил, все вокруг сливается в череду разноцветных полос, а потом останавливаешься и понимаешь, что нужно еще, еще и еще, тебе не до преданий. Ты не успеваешь даже думать. И когда бой кончается, ты вдруг понимаешь, что даже не ранен, что твой меч, твой дротик и твоя птица пропали, наплечники сорваны вместе с ремнями, грязь и пыль превратились в маску на лице, не хватает половины накидки… Хорошо, что сам ты не ранен. Не ранен. Но это можно повторять, а понимать выходит не сразу. Да и сам ты не значишь ничего, а только идешь куда-то, натыкаясь на таких же, как ты, падающих на ходу, вопящих, тяжело дышащих людей, не понимающих, что они победили.
С мира вокруг была снята плоть, и кости обрели первоначальное значение.
К этим костям и припадали сейчас воины, ведь руины были такими древними, что росли прямо из каменных корней пустыни. Там и тут лежали мертвые, раненые, те, кто упал, не в силах подняться, и не выпускал меча из руки. Разве это та самая славная битва, которая была нам обещана? Это свалка. Самая настоящая свалка. Здесь лежат брошенные за ненадобностью люди, ненужные богам, правителям и Айду…
Нет. Нужные.
Мы же победили.
Стонали люди и панта, бились и кричали резкими голосами птицы, лекари, ругаясь, перевязывали тяжелораненых, и все это наваливалось, душило, не давало дышать, как дым от погребального костра.