– Хорошо – сказала Эммале, а перед тем, как уйти, кое-что поправила.
Так Эммале отправилась с Сэиланн к сердцу пустыни, туда, где разрушаются замки, но выплавляются законы.
Так был заключен мир между северным краем близ Исха и землей времени Сэиланн, и с тех пор там всюду правят дочери, и мясо и сот каждую ночь восполняются снова, а матери ждут, пока это неспокойное время закончится.
Есть еще рассказ о том, как Сэиланн за одну ночь сотворила десять тысяч копий с помощью Эммале, расплавив ворота замка, и прочие записанные мной предания – но все это уже совсем другая история.
___
Рассвет робко стучался в окно первым лучом. Ломило спину, и здорово хотелось спать.
– Диктовка диктовкой, а лечь когда-нибудь надо… – проворчал Четвертый, отрываясь от последнего листа. – Как вы думаете, дорогой друг, на этот раз пойдет?
Дорогой друг прекратил бродить по комнате из угла в угол и подошел к столу.
«Ну что он, в самом деле, как в тюремной камере…» – подумал Четвертый. Любитель мемуаров уже три мерки подряд шагал туда-сюда, жестикулируя левой рукой и подволакивая ногу. Никакой хромоты и леворукости за ним обычно не наблюдалось.
Уже поднималось солнце. Времени прошло достаточно. Во имя всех богов, припекло же его делать вставки к своим мемуарам посреди ночи!..
– Что я могу поделать, раз вы делаете ошибки… О, да у вас изменился почерк! И вы так мечтательны последнее время… Уж не влюбились ли вы, дорогой друг?
Поэт тяжело вздохнул.
– Я влюблен. Но она не ответит мне взаимностью.
– Почему?
– Она богиня.
И, не в силах более сдерживаться, бедный поэт пошел в свою комнату, достал из тумбочки здоровенную пачку исчерканных листов и показал их дорогому другу.
Бедный, бедный поэт… Он не привык к таким восторгам. Особенно на рассвете, когда все приличные люди занимаются совершенно другими делами. Или спят.
Прошло несколько мучительных месяцев. Поэт издал в маленьком городке книгу, в настоящей типографии, где работало пятеро наборщиков и печатались местные листки новостей – с помощью дорогого друга это оказалось очень легко. Многие так делали. Прийти и заплатить – это, оказывается, полбеды…
Большое место в книге занимала поэма, посвященная «неназванной возлюбленной», где были описаны его видения, от самого первого до главного, посвященного таинственной женщине с солнечным шаром. Она неожиданно имела успех. В городе читали и восхищались, но всерьез, как и творения других поэтов, не принимали. Он бы очень удивился, если бы узнал, что говорят о нем любители новостей из других краев.
Скоро появились какие-то деньги. Приглашали читать, расспрашивали много и серьезно. Это было удивительно и непривычно.
Он отселился от любезного соседа и стал жить в какой-то маленькой, темной комнате, в доме на улице, спускающейся к морю, но в гости все же заходил. Надо было, в конце концов, следить за тем, как живет старый аристократ, помогать ему и поддерживать.
Раньше он не мог прожить на одном месте целых пять лет. Теперь пришлось. Он был этому рад.
Скоро пришли вести о столице, о читателях и об успехе книги.
Маленькой-маленькой книги о памяти, подобной памяти ветра.
Двое телохранителей сидели у ворот загона, лениво подбрасывая на ладони палочки, и наблюдали за суетой. Горячим головам было тяжело на жаре. Отряд собирался в дорогу.
Сегодня утром прискакал гонец и сообщил, что в городе Тиа, куда лежит путь верных, паника и беспокойство. Сэиланн поблагодарила гонца и отправила его отдыхать. – Если немного поднажать – Эммале читала письмо вслух – можно уговорить их сдаться.
Тогда мы получим больше, чем если бы мы его захватили.
– Да – задумчиво произнесла Сэиланн. – Вот ты и пойдешь… А?.. То есть я говорю, что…
Она посмотрела на лицо подруги и спохватилась, что надо было объяснить как-нибудь еще. Но подруга уже успокоилась.
– Я возьму с собой Кайса – заявила она. – Тогда переговоры пройдут еще лучше. Он впечатляет даже лучше, чем крысы.
Новый парень по имени Кайс, сведущий в военном искусстве, был очень вспыльчив и неустойчив характером.
Телохранители сидели в тени широких деревянных ворот, и головы их, покрытые платками, медленно плавились, и языки ворочались так же медленно.
– Что они там делают, а? Нам еще не пора?
– Не-а, не пора. Сейчас их бешеная молния загоняет. Сиди пока.
– Ага…
Они посидели еще немного. Наконец один сказал:
– Слушай, а мне тут историю рассказали.
– Какую?
– А вот такую. Жил-был один господин в своей башне…
– Ну, и чего?
– Ну вот, жил он, жил… Да не торопись ты… Жил, и было у него две дочки.
– А жены, чего, не было?
– Не-а, не было. И вот забрел к ним один веселый странник, говорит – люблю твою дочку. Сил нет. И забрал.
– И чего?
– И забрал… А потом два года прошло, и еще один веселый странник приходит. Говорит, давай, я вторую дочку заберу. Люблю, не могу…
– Ну да… А чего…
– Ну, и забрал. И когда к нему пришел третий веселый странник, он взял его себе, нарядил в девичье платье, оставил у себя и сказал – теперь ты будешь моя дочь… Так морочился, что спали они в одной комнате, все боялся, что и эту дочь кто-нибудь утащит. И стали у них неведомым способом рождаться другие дочери. С тех пор в этом роду одни дочери остались, и не могут решить, кто из них старшая. Верно, заколдовали его.
– Слушай, чего ты шуткуешь, как солдат? Это ж не смешно.
– А-а, я не знаю… – Второй телохранитель смутился и подкинул палочки еще раз. Выпало девять.
Беготня прекратилась, и десяток птиц, несущих на себе гордых всадников, вылетел за ворота. Всадники были очень гордые, только немного потрепанные. Их ошпарило буйным потоком слов.
Эммале выглянула из-за бока огромного панта, которому поправляла сбрую, и зарычала:
– Не лениться! По седлам и вперед! Мы должны догнать Кайса!
Красно-пятнистого панта она выпрягла из повозки. Эммале не умела держаться в птичьем седле. Но кто бы ее за это упрекнул?..
Воины сразу же вспомнили, что они воины, в один миг оказались рядом и помогли санн вскарабкаться на ящерицу. Такой толстой, как панта, она никогда не была, но все еще не могла задрать ногу достаточно высоко. Вроде бы над этим полагалось смеяться, но никому почему-то не было смешно.
– Ну, поехали! – с высоты седла заявила Эммале. – Солнце уже высоко! И не так быстро! Эти сволочи быстро не бегают!