Сегодня не ожидалось ночных гостей, и можно было заняться оглавлением записок – приведением в порядок труда, на который у нее ушло пять лет. Если никто не прервет волнующий полет пера, сопровождаемый фейерверками, то еще через год книгу можно будет закончить. Здесь было все: и известные ей интриги, и возвышение жрецов, и слухи, и отзвуки больших баталий за большие деньги, и пригоршня кое-чего еще, волнующего поверхность житейского моря.

Ах, это так прекрасно – волнующий полет пера!..

Госпожа Арада обожала сказки о таинственной любви. Особенно – о любви, которая может запросто войти в мировую историю.

В недрах сладкого подарка, доставшегося по кусочку слугам и страже, как и положено по этикету, была обнаружена длинная деревянная коробочка с привязанным письмом – старая, тяжелая.

Но вместо записки с нежными словами там был подлинный, подробный трактат о свойствах нейдара, который несколько лет назад своими руками написал кто-то из учителей, умерший в башне, а о большем нельзя было бы и мечтать.

О, что за драгоценные подарки!..

30

В этих краях он еще не был. Окраины никогда его не влекли просто так, но тем интереснее было заняться разведкой самого скучного куска Аар-Дех. Невозможно было столько времени жить в стеклянном пузыре, а теперь – только бы продолжало получаться! – и на полдня исчезнуть можно…

Окраины во всех городах этого мира одинаковы. Там работают, едят и спят неинтересные влиятельным личностям люди. А иногда там находятся места, которые своим аккуратным почерком описывает госпожа Арада на трех листах тончайшей бумаги. И тогда не обойтись без очередной игры в прятки.

Игра в прятки оказалась на диво увлекательна. Самым интересным занятием оказался поиск дыр. Дыры он педантично отмечал на плане местности, пользуясь тем, что никто ему не помешает.

За прошедший месяц были обнаружены дыры:

– В охране низкой стены, призванной уберечь квартал башен от постороннего люда

– В охране верхнего яруса дворца (хотя на первый взгляд это казалось немыслимым. Но чего нельзя добиться тайно, можно добиться путем искренней и глупой просьбы)

– В логике низкорожденных (это стоило просто запомнить)

– В логике благородных

– В том, что никто не узнает человека, который разрешает себя узнавать

– В том, что якобы кто-то может обратить за пределами дворца внимание на господина посланника, если тот не будет вести себя тихо…

Все это было очень весело и познавательно. Картонный образ города, где не гаснет свет, таял на глазах. Перед ним открывался новый мир – как он и подозревал, вполне живой, хотя и не безукоризненно чистый…

А теперь он стоял в полдень на берегу мелкой речки, которая, оказывается, протекала через полгорода. Речка оказалась относительно чистой, текла из одного оврага в другой овраг, разделяющий пополам бедный Рыбный квартал, и не была обозначена на карте. Неподалеку стояла ткацкая фабрика, и ниже по течению вода была такая, что нос Таската выражал протест.

Собственно, много что не обозначено на карте, думал он. Туда можно просто прийти.

Таскат кинул камень в воду.

Знание бывает научным либо практическим. Научное – это то, которое получено с помощью известной и воспроизводимой другими людьми процедуры.

Камень опускается ко дну, и его кто-то проглотил, тут все и вся глотают что попало… Это и есть установленная процедура…

Над водой пролетела огромная стрекоза, и он машинально пригнул голову.

Научное знание делится на историческое и теоретическое. Историческое – это знание о фактах прошлого, имевших конкретное время и место. Теоретическое – это все остальное…

Теоретического знания для его бедной головы было слишком много.

Страна умирает, как древний ящер с новым вирусом в клетках. [1]

Послышался хруст песка под ногами бегущего – не шелест, а громкий убийственный хруст, как будто человек бежал по битому стеклу и не понимал этого. На берег реки выбежал какой-то мальчуган-подросток, долговязый и босой, и, не обращая внимания на Таската, присел на корточки, вытаскивая что-то из воды. Посланник аккуратно отодвинулся в тень. Мало ли.

Парень зашел поглубже в воду. Еще немного, и в руках у него обнаружилась верша, в которой трепыхались какие-то твари, похожие на тритонов. Он вывалил из на песок, запалил костер и начал перебирать извивающиеся тушки, которые норовили уползти, как-то хитро щелкая добычу пальцем по коротким шеям. Добыча после этого моментально затихала. А один тритон не захотел умирать и укусил дурака за палец.

Подросток взвизгнул, облизнул укушенный палец и посмотрел на тварь. Тварь пискнула.

Таскат притаился. Ему всегда было неприятно смотреть на то, что люди делают, привыкая выживать. Откусит голову сразу или лапки оторвет? Сколько тысяч лет истории, а поставь человека в определенные условия, и…

Подросток не сделал ни того, ни другого.

Он бережно уместил тварь на ладони и посмотрел на нее, склоняя голову, как птица – справа, слева. Потом захихикал, подошел к воде, погладил создание по спинке и отпустил.

Тритон скользнул черно-зеленой молнией между камней и растаял в темной воде.

Около воды валялась какая-то жестяная коробка, распоротая по шву. Дурак схватил ее, осмотрел, примерился – на его лице мелькнула тень какого-то священного сосредоточения – и ударил в помятый бок.

Звук его вполне устроил.

Ноги переступили раз, другой… Таскат поймал себя на том, что начинает постукивать по колену, отбивая ритм, и прижался к стволу. Зачем человеку мешать? Не надо мешать человеку. Незачем. Еще испугается.

А грязный долговязый дурак продолжал плясать, подняв над головой пустую жестянку, и выбивал из нее барабанную дробь – так искусно и громко, как не смог бы и барабанщик площадного оркестра.

Вот так вот, значит. Летишь, полный надежд, к великой цивилизации, обладающей магическими способностями и владеющей великими сокровищами, ищешь днем с фонарем тех, кто все это создает, а все уже умерли или убиты. И понимаешь, что из всех достойных представителей, возможно, остались честолюбивая юная дама, обожающая дорогие подарки, и какой-то сумасшедший, который лупит в пустую банку на берегу реки… Не напугать бы его… И еды с собой нет никакой…

Помню-помню, мне присылали с оказией земную редкость, старые драгоценные стихи, не похожие на стихи.

у зеленой волны у старого камня

из драной рубахи он делает знамя

из ивовой ветки он делает саблю