Она сказала жестоко:
—Когда я появляюсь, она должна быть в ящике, как Дракула!.. И выключена. Я не любительница триангла.
—Хорошо, — ответил я торопливо, — но тогда ты должна быть и ею... Конечно-конечно, оставаясь и со своим гадким характером.
Она отмахнулась.
— Ладно, проехали. Насчет Исрафила это у тебя мания величия, но ты в самом деле быстро меняешься. Мой психомер придется отключить или перекалибровать, а то зашкаливает, когда на тебя смотрит.
— Может, и мания, — сказал я невесело, — может быть, это был Эсраил или Сарафиил, но проблема в том, что Сила вручена не совсем тому, кому следует! Это я признаюсь тебе честно и пока никто не слышит, а для других я герой на белом коне... конь — это такое животное, на нем в дикую старину ездили.
Она огрызнулась:
—Я знаю, что такое конь!.. Все, я получила результаты, теперь заедем еще к одному человеку. Как он скажет, так и сделаем.
—Такой умный? — спросил я.
—Ум тут ни при чем, — огрызнулась она. — Была бы я умной, стала бы вот так с тобой, когда можно просто придушить?
За столами снова подняли головы, но когда мы оказались на улице, я распылил пистолет и кобуру, мешают на сиденье.
Мариэтта подозвала автомобиль, в нетерпении оглянулась.
— Садись, морда.
Я сел с нею рядом, она снова включила автопилот, перехватывать управление предпочитает только в экстремальных случаях, а сейчас вызвала на панель карту района в реальном времени, у меня там все просто мелькает, и все суетятся, но она в таком хаосе видит нечто осмысленное.
Да, я тоже могу увидеть смысл, но это же трудиться, а разве человек создан не для счастья, как мудро сказал кто-то из великих? А секрет полного счастья знал только Обломов...
Автомобиль на большой скорости понесся между небом и землей, едва касаясь колесами полотна автомагистрали, Мариэтта успевала просматривать и некие сводки, параграфы изменений и дополнений к уставу, не все нравится, судя по ее хмурому лицу, но в глазах решимость и та злость, которую чаще видишь у мужчин: а гори оно все пропадом, достали все, сейчас оторвусь, а там будь что будет...
Синенко вышел прямо к бровке тротуара, Мариэтта распахнула перед ним заднюю дверь. Он влез, пахнув ароматом хорошо прожаренного мяса с луком, сказал с удовольствием:
—Куда ты его везешь? Думаешь пристрелить за городом?
—А у тебя есть вариант лучше? — спросила она ядовито.
—За городом тоже просматривается, — сообщил он. — Правда, еще не везде...
—Знаешь места? Он кивнул.
—Знаю, но никому не говори... Хочешь рискнуть?
— Чуть позже, — пообещала она. — Я все перерыла, вижу, улик нам точно не насобирать нашими обычными способами, там дичь не по нашим зубам. Обидно? Но вот этот тип уверен, что если ворваться, то концов там на пятьсот лет тюрьмы найдем!
Он хмыкнул.
—А если не найдем?
—Тогда нас не просто выгонят из полиции, — сообщила она, — но еще и перед судом встанем, как Сивки-Бурки перед травой. За незаконное проникновение, взлом, кражу...
Он повторил с удовольствием:
— И даже кражу?.. А изнасилование можно приписать, чтобы все в участке завидовали?
Я обронил:
— Общественность постарается. Сейчас же везде произвол полиции. И властей... Кстати, кто у нас президент?
Синенко сказал бодро:
— Что ж, пропадать, так с музыкой... Я за.
Она поморщилась.
—Никогда не понимала этой мужской спеси. Значит, рискнем?
—Если этот тип даже тебя убедил, — ответил он, — то меня легче. У нас и самцовая солидарность, и эта, как ты говоришь, безголовость насчет риска... Поехали!
Она медленно пустила машину в крайнем правом, все еще не до конца уверенная, но на лице злость и жажда рискнуть крупно и бесшабашно проступают все заметнее.
—Да, — сказала она с вызовом, — да, я готова!
—А я готов всегда, — ответил Синенко за нашими спинами. — Как пионер, что готов всегда и на все.
Она буркнула:
—Когда человек готов на все — как-то страшно. Когда на все готов полицейский — даже и не знаю...
—Будет трудно, — заверил я с оптимизмом. — Но ты же любишь трудности?
—Нет, — отрезала она. — Не люблю!
—Женщина, — протянул я разочарованно. — Нет в вас романтики и священного безумства и жертвенности во имя чего-нить там. А это так прекрасно и возвышенно! А вы... ты тоже приземленная?
— Я работаю в полиции, — напомнила она ядовито. — Куда уж возвышеннее!.. То трупы, то... такие вот орлы. Так как ты хочешь это довести до конца?
Я указал большим пальцем себе за спину.
— Наш орел готов, а мы что, не демократы?.. Общество нам доверило защищать основы и столпы, так неужели мы не оправдаем? Кое-что нужно делать и не дожидаясь, когда руководство скажет «да». Оно скажет, только оно медлительное и осторожное, а мы — быстрые и шустрые.
— Прибавь, — велел Синенко. — А то остановят, начнут проверять, чего крадемся, что такое везем...
Автомобиль начал переходить с полосы на полосу поближе к левому ряду, все время наращивая скорость.
Выехали, как и в прошлый раз, за полночь. Как ни странно, волновались и мандражировали только Синенко и Мариэтта, а я, как пень, оставался невозмутим, хотя, конечно, это от дурости. Они оба понимают прекрасно, что нарушают, а я пока еще никак не проникнусь, что все всерьез, это со мной, вот в самом деле свалилось на меня... или сам как-то подсуетился, даже не ожидал, а оно возьми и случись...
Остановив машину за пределами видимости камер, мы заново оглядели здание, беспокойство забралось ко мне в душу и выпустило когти.
Здание осталось тем же, но за это время заменили дверь, на окнах уже металлические решетки, а над входом демонстративно смотрит во все стороны камера с множеством объективов, предупреждая, что на экранах вся улица.
— Быстро сработали, — сказала Мариэтта. — Значит, опасаются только конкурентов.
Синенко сказал невесело:
—Похоже, в самом деле не по зубам... Здание еще тех времен, да. Камеры просматривают не только подходы, но и всю улицу на несколько сотен метров. Дверь деревянная только с виду, а на самом деле там внутри стальные листы. Из автомата не пробить, пока с той стороны вас будут рассматривать в глазок...
—Глазок? — переспросил я. — А это куда?
—В очко, — пояснил он. — Так называли видеокамеры нулевого поколения. Можно было дать в очко, что значит — поставить фингал.