– «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное». Христос, Сын Божий, претерпел за нас бичевания и поношения и, наконец, принял за нас самую смерть; должны и мы терпеливо переносить любые несчастья во имя Его, ибо многими скорбями входим мы в Царство Божие, если несем их за правду…
Под звуки голоса брата Беорнрада, переписчика книг и наставника монастырской школы, Теодрада заснула прямо на полу, на охапке соломы. Старуха из хозяйской челяди остановилась возле нее, двигая выпирающим подбородком и жуя беззубыми челюстями – видно, жалела юную послушницу, еще почти девочку, которой достались такие тяжелые испытания. Впрочем, многим приходилось гораздо хуже. Ее, в конце концов, еще не обесчестили пьяные о вина и крови норманны, не продали на рабском рынке, не увезли за три моря, не убили. Кто бы знал, что здесь лежит племянница короля, графиня Санлисская! Тогда, пожалуй, хозяева уступили бы ей собственную постель. Но Теодрада не считала себя вправе требовать особых удобств и довольствовалась малым, как и подобает будущей монахине. Тщеславие и роскошь теперь не для нее, и единственное ее стремление – исполнить свой долг. Ящик с реликвией лежал между нею и сестрой Идой, жесткий край сквозь мешок упирался ей в бок, но она не сетовала, а лишь надеялась, что близость драгоценной святыни придаст им сил. Ведь Бог и святые тоже желают, чтобы сокровище было спасено!
Она спала беспокойно, перед глазами все время тянулась пыльная дорога с остатками старинной, еще римской кладки, которую в последние десятилетия уже никто не чинил, поля, виноградники, частью возделанные, а частью заброшенные. И во сне, и наяву вокруг нее шевелились и говорили люди, кто-то вслух молился, кто-то плакал, и Теодрада не отличала, что происходит во сне, а что наяву. Она не заметила даже, когда на виллу пожаловали новые гости, из-за чего все ее нынешние обитатели не на шутку переполошились.
Еще бы им не переполошиться при известии, что к воротам виллы прибыл конный отряд. Весь этот день, как и много дней перед этим, они думали о норманнах, постоянно ждали за собой погони, и десяток всадников в их глазах представился целым войском! Вилла огласилась плачем, криком, наполнилась движением, но Теодрада продолжала спать, думая, что это ей снится утренняя битва за Сен-Кантен. Беспокоила ее только сохранность ящика, но твердое ребро крышки упиралось ей в бок, а значит, все было в порядке. Тем более что вскоре выяснилось, что ночные пришельцы – не норманны, а истинные франки, и переполох поутих.
Хозяин виллы, сеньор Хродин, ходивший к воротам, вскоре вернулся в общий покой с предводителем новых гостей.
– Это достойный и благородный человек, из рода графов Вермандуа, – объявил он своей перепуганной семье и тем из беженцев, кто находился здесь же и не спал. – Виконт Хильдемар, сын Гунтарда. Я знавал когда-то его отца, да и с ним мне доводилось встречаться. Бояться нечего. Даже хорошо, что Бог привел их на эту ночь под нашу крышу. Благородный отважный воином с десятков вооруженных людей в такое тревожное время никак уж не помешает. Не хочешь ли вина, сеньор Хильдемар? Для такого благородного гостя мы уж уговорим мою дорогую супругу отомкнуть погреб.
– Да, непременно, с удовольствием, – отвечал гость, но, судя по его виду, едва ли он понимал, о чем его спрашивают.
Его взгляд в это время напряженно шарил по сидящим и лежащим на полу человеческим фигурам. Особенно внимательно он приглядывался к трем монахиням из Святой Троицы, которых легко было отличить по одеяниям из некрашеного полотна.
– Я вижу, ты дал приют святым сестрам из Сен-Кантена, – обратился он к хозяину, который в это время вел переговоры с женой по поводу вина.
Та не торопилась сдаваться: в последние годы работников не хватало, некоторые из семейных виноградников оставались необработанными и запасы вина были не так уж велики. Не то что в прежние годы, при императоре Карле, когда любой бедняк мог пить вино, как воду, была бы охота!
– Да, эти все из Сен-Кантена, – хозяин кивнул. – И те три, и вон те четверо из монастыря Святого Колумбана, и шесть сестер из обители Святой Хульды. Бедняжки, их обитель разорили как раз в день памяти их святой, в тридцатый день апреля! Говорят, все строения были деревянные, и их сожгли дотла, теперь им даже вернуться некуда. С тех пор так и идут по стране, ищут пристанища.
– Пристанище для нас только на небе теперь найдется… – ворчала хозяйка.
Но гость не слушал. В покое было довольно светло: пылал огонь в очаге и горело несколько факелов, но в углу, где устроились монахини, царила густая тень, и он лишь смутно видел три человеческие фигуры в серых одеждах.
– Я должен поговорить с сестрами из Святой Троицы, – сказал он хозяину. – Я последовал за ними… по поручению епископа Рейнульфа и графа Амьенского Гербальда. Он, возможно, в родстве с одной из них и попросил меня позаботиться о женщине, как епископ поручил мне позаботиться о том… о том что для христиан представляет ценность.
– Так епископ Рейнульф все-таки жив? А нам тут рассказали, что он принял мученическую смерть и на глазах варваров был ангелами Господними взят на небо!
– Несомненно, епископ сен-кантенский заслуживает милости Господней и получит ее, но какое-то время спустя. Пока же он ранен в сражении перед воротами Сен-Кантена и попал в плен. От его имени Радеберта, аббатиса Святой Троицы, поручила мне отыскать трех ее посланниц и проводить их в Реймс. Я рад, что успел догнать их и найти живыми и здоровыми. Я надеюсь, что это они… Подайте факел.
Хозяин кивнул челяди, им принесли даже два факела и осветили темный угол. Сестра Ида к тому времени проснулась и разбудила Гунтильду: имена епископа, графа Гербальда, аббатисы Радеберты привлекли их внимание. Из осторожности обе монахини попытались загородить собой драгоценный ящик, но напрасно они беспокоились: виконта Хильдемара интересовал вовсе не он.
Виконт подошел ближе. По очереди задержав взгляд на лице каждой из двух монахинь, он сразу отметил: не то, – и сосредоточился на третьей. Она лежала, свернувшись и уткнувшись лицом в рукав, так что была видна только хрупкая девичья фигурка и спутанные пряди белокурых волос, выбившиеся из-под покрывала. Видя внимание к ним знатного сеньора, Гунтильда и Ида подтолкнули спутницу, но та не просыпалась; тогда Ида потеребила ее за плечо, позвала, и Теодрада подняла голову. Блеск огня ослепил ее, она закрыла лицо руками, жмурясь и привыкая к свету, потом опустила ладонь. И увидела перед собой лицо мужчины, который с таким напряжением вглядывался в нее, будто от этого зависела его жизнь.
Хильдемар видел дочь графини Гизелы только один раз, шесть лет назад, когда она была одиннадцатилетней девочкой. Тем не менее, она мало изменилась за эти годы: лишь немного подросла, лицо ее стало взрослее, но узнать ее не составило труда.
– Что вам нужно, сеньор? – произнесла она в недоумении, едва разглядев, что незнакомец принадлежит к благородному сословию. – Что вам нужно от бедных служанок Божьих?
– Теодрада, ведь это вы? – ответил он. – Я узнал вас сразу. Но не бойтесь: я ваш друг, я здесь для того, чтобы служить вам и помогать, защищать вас и то, что вам дорого.