– А вот шелка и самиты всякие, оно конечно, погорят все… – продолжил он и опечаленно вздохнул, искренне сожалея о грядущей гибели хороших вещей.
– К троллям шелка! – рявкнул Харальд. Его оскорбленное самолюбие требовало немедленной расплаты, и он не мог ни о чем сожалеть, кроме малейшей отсрочки. – Пусть Альдхельм хоть повесится на своих шелковых шоссах.
– Там пришел один этот… – В гридницу заглянул Хрут Голодный, хирдман из десятка, который Рерик послал на всякий случай нести дозор у ворот конунговой усадьбы. – Ну, из фризов. Орм ярл, твой родич то есть. Пускать?
Пришел Ирмунд, мобиль, отец Ормовой жены Рагенфредис. Фризы были не менее рассержены и встревожены событиями на пиру, и родичи прислали его разузнать, в каком настроении граф, и попытаться что-то предпринять для умиротворения страстей. Для норманнов не было тайной, что среди фризов бытуют разные мнения и взгляды на их правление. Часть из них считала, что норманны обеспечивают безопасность их жизни и имущества, способствуют процветанию торговли, поэтому с ними следует по возможности ладить. Другая часть, в основном из более древних и знатных родов, полагала, что нужно стремиться к тому, чтобы сбросить чужое господство, норманнов ли, франков ли, саксов ли, и возродить к жизни свободное и могущественное королевство фризов. Ведь еще до того, как господство на морях захватили выходцы из северных стран (фризы обычно называли их всех скопом данами, хотя каждый из «людей датского языка» еще помнил о своей принадлежности к одному из многих десятков различных племен), оно принадлежало фризам, и именно они славились искусством как торговли, так и мореплавания. А поскольку и сейчас благосостояние фризов основывалось по большей части на торговле, сторонники норманнского покровительства в основном удерживали верх. В Дорестаде всегда имелось достаточно дорогих товаров, которые при любой смуте страдают первыми, поэтому мир был выгоден всем.
Ирмунд пришел заверить графа Харальда, что он и его близкие – как родичи, так и фелаги [4] – очень сожалеют о досадной ссоре и заверяют графа, его брата и дружину в своем почтении и дружбе.
– Очень хорошо, – надменно ответил Харальд. Он вообще не хотел принимать Ирмунда, но Орм и Рерик уговорили его, желая знать, какие настроения царят сейчас среди их противников. – Значит, у меня чуть меньше врагов, чем я предполагал. И пусть никто не думает, будто меня можно напугать. Но я ценю твою преданность, Ирмунд мобиль. Пусть тот, кто не хочет ссоры со мной, держится в стороне. И тогда ему ничего не грозит.
– Но что ты собираешься предпринять, Харальд конунг? – Ирмунд, по лицу графа прочитав крайне недружественные замыслы, в целях умиротворения даже наградил его званием конунга, каковым тот себя и считал. – Ты же не думаешь…
– Я думаю то, что и должен думать достойный человек, не терпящий оскорблений! – не слишком определенно, но с мрачной угрозой отозвался Харальд. – А ты, Ирмунд, побудь пока нашим гостем. Орм, проводи мобиля к его дочери и присмотри, чтобы они спокойно и без спешки обсудили все свои дела!
Орм, выразительно подняв брови, знаком предложил растерянному тестю следовать за собой. Выйдя отсюда, тот непременно разнес бы по Дорестаду весть если не о замыслах, то о настроении графа, а Харальд хотел, чтобы его скорая и беспощадная месть стала неожиданностью для врагов.
В дверях Ирмунд столкнулся с Рериком, который уже был одет в простую повседневную одежду, а также в кольчугу и франкские наручи и поножи, которые норманны быстро перенимали (в том числе и просто отнимали) у побежденных врагов.
– Ну, тогда пошли! – бодро сказал он старшему брату. – Кто смел, тот не медлит. Чем меньше будем собираться, тем вернее выиграем.
Если уж отговорить Харальда не удалось, действовать следовало быстрее, пока фризы не опомнились и не породили схожий замысел. Быстрым и успешным ударом по усадьбе Альдхельма можно было лишить мятежно настроенных фризов вождя и отбить у прочих охоту ссориться с норманнами.
Из усадьбы вышли в темноте – пока дружина собиралась и обсуждала свои предстоящие действия, сумерки сгустились. Похолодало – шел только «ягнячий месяц», как его называли северяне, и апрель, как говорили христиане – но от вина и возбуждения всем было жарко. В распоряжении Харальда сейчас находилось около трехсот человек – остальные двести, то есть дружина Гейра ярла на его трех кораблях, сейчас была в море и сторожила ближайшие подступы к Дорестаду. Всю теплую половину года, время походов, эта мера была необходима, чтобы отпугнуть более слабых охотников до богатства чужих городов или хотя бы предупредить о появлении сильных. И хотя фризов, имеющих право носить оружие, в вике насчитывалось больше, это не смущало Харальда. Фризам еще предстояло собраться и вооружиться, а норманны были уже готовы.
– Чем больше думаю, тем больше убеждаюсь, что это все случилось вовремя, – бросил Харальд брату, который шел рядом с ним. – Если мы не оторвем голову Альдхельму сейчас, то очень скоро он попытается оторвать голову нам. И тогда это была бы неожиданность для нас. Но на свою беду этот козел безрогий спьяну проболтался. И теперь это все станет неожиданностью для него. Для нас все случившееся – к лучшему.
– Ну, есть чуть-чуть, – согласился Рерик. – По крайней мере, оскорблять нашего отца ни одна собака больше не посмеет. За это я никакого виргельда не возьму, и на суд эделингов никого вызывать не собираюсь!
Оскорбления, брошенные Альдхельмом и его сыном Элландом, жгли душу тем сильнее, что в них содержалась кое-какая правда. Отец Харальда и Рерика, Хальвдан Ютландский, происходил из рода, который издавна владел островом Съялланд и иными ютландскими землями, и сам он незадолго до смерти успел обосноваться в Южной Ютландии и завладеть знаменитым виком Хейдабьюр, одним из крупнейших на северных морях. Вик в Слиа-фьорде, приносящий большую прибыть от торговых пошлин, издавна был предметом раздора могучих вождей. Лет сорок назад его захватил Годфред Датский, грозный и удачливый воитель, сумевший прибрать к рукам столько земель и городов, сколько удавалось немногим – разве что Ивару Широкие Объятия или Харальду Боевому Зубу. Его набегов боялись и венды, и франки, и фризы, и валлоны, и британцы. Сам могучий император Карл, не раз с ним воевавший, приглашал Годфреда на переговоры, предлагал союз – а тот даже не пожелал встретиться с императором, потому что мир с франками ему ничего не давал, а в своей способности наносить им новые удары он не сомневался.
После смерти Годфреда его владения в Южной Ютландии еще несколько раз переходили из рук в руки, на его юных сыновей даже снаряжал корабли сам король франков, и в конце концов этой землей завладел Хальвдан Ютландский. Но владеть ею ему досталось всего несколько лет. Явился новый враг – Сигимар Хитрый, вестманландец, которого поддерживал свейский конунг. В сражении с Сигимаром Хальвдан погиб, а его жена чудом сумела бежать, унося с собой двоих сыновей – одного трех лет от роду, а второго почти новорожденного.
Выросшие в Смалёнде, на родине матери, в доме ее брата Ингвара конунга, сыновья Хальвдана около трех лет назад дали обет отомстить роду Сигимара за гибель отца и вернуть свои родовые владения. С первой частью обета они справились – Ингви конунг, второй сын Сигимара, погиб во Франкии от их руки, и Золотой Дракон, родовое сокровище, потерянное Хальвданом, вернулось к его сыновьям. Что же касается возвращения Ютландии, то для этого они пока не набрали достаточно сил. Ведь из сыновей Сигимара Хитрого в живых оставалось пятеро, а их было только двое.