Изабель ожидала приезда герцога. Но приехало вооруженное посольство во главе с де Фокьером с почтительной просьбой к госпоже принцессе, герцогине де Мекленбург-Шверин вернуться под покровительство Его Величества короля Людовика XIV. Заботясь, чтобы приглашение-распоряжение не нанесло ущерба чести суверенной государыни, де Фокьер оказывал ей почести, положенные путешествующей правительнице. Управление делами Шверина Изабель поручила графу Лейнсбергу, который сумел заслужить ее доверие. В Шверине по-прежнему ждали Кристиана, но ему вовсе не хотелось погружаться в бездну сложных дел своего герцогства, когда жизнь в Париже так беззаботна и приятна. Другое дело, что он не желал также, чтобы его жена правила вместо него, пусть даже у нее это получалось куда успешнее.
Именно это grosso modo [47] и обрисовал Людовик Изабель, когда принял ее и беседовал с ней наедине. Он поздравил ее с возвращением и сказал:
— Мне передавали, что вы неустанно пытались цивилизовать вандалов. Они и в самом деле такие дикие, как о них рассказывают?
— Даже в большей степени, чем рассказывают, сир. Меня это несказанно удивило, так как от своего супруга я слышала, что империя немцев необыкновенно развитая.
— Так почему же он не живет там?
— Он предпочитает жить в Париже. И его можно понять. Я пыталась своими слабыми силами улучшить и изменить бытовую жизнь своего окружения, подражая в этом морганатической супруге герцога Эрнеста-Августа Брауншвейгского-Люнебурга, обворожительной пуатевенке Элеоноре д’Ольбрёз, которая преуспела кое в каких улучшениях. Например, во время еды в замке Целль запрещено теперь произносить грубые слова и ругательства, швырять хлеб, кости и тарелки с едой в лицо друг друга, сопровождая их поносными словами. Запрещено также напиваться во время застолий до бесчувствия, чтобы слуги не развозили своих господ по домам на тачках.
— Вы, похоже, смеетесь надо мной?
— Господь бы не попустил, чтобы я так забылась, сир! Герцогиня Элеонора внесла изменения также и в немецкую кухню, по правде говоря, весьма скудную: капуста на завтрак, капуста на обед и на ужин снова капуста… Довольно однообразно.
— Так значит, вы поддерживали добрые отношения с княжеским двором Целля?
— Отношения наши были просто великолепными, сир.
— В таком случае вам придется снова уехать, моя дорогая! Только вы сможете успешно выполнить кое-какие деликатные поручения, касающиеся немецких князей… И возможно, даже самого императора…
— Но, сир… Герцог Кристиан больше не позволит мне покинуть Шверин, если я вернусь туда!
— Он получит от меня соответствующие указания. Надеюсь, он не собирается разорвать наш союз?
— Скажу без утайки, что он скорее умрет, чем разорвет его. Герцог Кристиан не богат идеями, но эта укоренилась в нем очень крепко, — не без улыбки ответила Изабель.
Получив поручение и став таким образом тайной посланницей, Изабель с этих пор ездила то туда, то обратно, живя то во дворце в Шверине, то в Ратисбоне, смотря по необходимости. И ссорилась со своим супругом, когда им вдруг случалось встречаться. Недовольство супруга росло, и однажды он приказал своим гвардейцам арестовать Изабель и поместить ее в тюрьму.
Впервые в жизни Изабель ощутила полнейшую безнадежность. И вновь в путь пустился Бастий. Он мчался во Францию во весь опор, но успеют ли спасти Изабель? Вокруг себя она видела лишь равнодушные лица тюремщиков, опасалась, если не смертной казни, то яда…
Но Людовик дорожил своей герцогиней. Ей на выручку он снова отправил хорошо вооруженное посольство, во главе которого на этот раз стоял принц де Конде, с ним был и Франсуа!
Увидев перед собой двух мужчин, которых она не переставала любить всю жизнь, Изабель призвала на помощь всю свою волю, чтобы не броситься им на шею, плача от счастья. Но она как-никак была государыней полуварварского народа и должна была сохранять достоинство. Она поблагодарила послов улыбкой, прибавив «я вас ждала», словно их появление было делом само собой разумеющимся, и с высоко поднятой головой проследовала к карете вместе с Агатой, которую ей вернули. Затем пропели трубы, выстрелили пушки. И со всеми почестями, какие положены государыне, герцогиня Мекленбургская покинула Шверин, чтобы никогда больше туда не возвращаться. По непроницаемому лицу Изабель скатывалась слезинка за слезинкой, но это были слезы радости. Скоро, очень скоро она будет дома!
Возвращение Изабель во Францию походило на триумф. Ей показалось, что она видит чудесный сон, когда в сопровождении своего эскорта приехала не в Сен-Жермен, к которому привыкла, а в Версаль, сказочный дворец, куда переехал отныне и навсегда король со своим двором. Изабель, до этого момента ничего не зная и не слыша о Версальском дворце, была ослеплена. Никогда прежде она не видела подобного чуда! Растрогали ее и почести, с какими ее приняли при дворе. Но жить там она все-таки не захотела — слишком много суеты, слишком много людей. К тому же людей, ей совершенно не знакомых. Так, Месье, к которому она не стала относиться с годами лучше, снова был женат. Он недолго печалился о Генриетте и спустя год женился на полной ее противоположности — молодой немке, сложенной, как гренадер, с аппетитом, который мог сравниться лишь с неутолимым аппетитом короля. Большая любительница пива, она скакала на лошади, как гусар, была способна выдержать долгую охоту, а потом танцевать до упаду. Звали ее Елизавета-Шарлотта Баварская, курфюрстина Пфальцская. А еще она очень любила писать письма, писала их во множестве, тем самым обеспечив себе место и память в истории. Она была хорошей женой, любящей матерью — Месье и сам не понял, каким образом стал отцом троих детей, — отличалась большой непосредственностью, которая весьма забавляла короля, а порой употребляла такое словцо, от которого покраснел бы и гвардеец.
Изменилось и окружение короля. Лавальер давным-давно пребывала в монастыре кармелиток, при дворе царила ослепительная маркиза де Монтеспан, но и ее звезда была близка к закату. Все ближе королю становилась гувернантка детей, которых маркиза подарила королю, а эта женщина всеми силами старалась приблизить короля к церкви. Все остальные жили, не сводя глаз с государя, ловя его настроения, малейшую морщинку между бровей, любое оброненное слово. Придворные превратились в добровольных рабов. Да, это было правильное определение. Изабель не захотелось вступать в этот рабский круг. Ей привольнее дышалось в Париже. Но где ей поселиться?
Выйдя замуж, она продала свой особняк на улице Сент-Оноре, но ни за что на свете не поселилась бы в особняке герцога Мекленбургского, где обычно жил Кристиан, когда покидал Шверин. Брак их теперь существовал только формально, и супруги старались видеться как можно реже. Не могла она поселиться и в особняке де Конде. После того как принц стал главой дома, он не мог поселить у себя ту, которая на протяжении многих лет оставалась его любовницей, пусть их встречи и становились с годами все более редкими. Вскоре после отъезда Изабель в Мекленбург в доме принца разразилась драма. Клер-Клеманс, вконец раздосадованная вечным пренебрежением супруга, забылась в объятиях домашнего слуги по имени Дюваль, что очень не понравилось одному из пажей по имени Бюсси. Молодые люди дрались прямо в покоях принцессы, причем принцесса была ранена. Дюваля взяли под стражу и отправили на галеры, но он туда не доехал. Его отравили по дороге. Бюсси также был арестован. Принцессу супруг заточил в донжоне замка Шатору, где с ней обращались согласно ее рангу, но вынесли ее оттуда только мертвой [48] .