Мэри гладила меня по спине, а на измятый лист бумаги катились слезы, превращая красивый почерк Герарда в грязные черные пятна.
* * *
– Как думаешь, каково быть женой военного? – спросила меня Китти тем вечером, укладываясь в постель. Она сидела на койке в розовой хлопковой ночной рубашке и расчесывала свои светлые кудри. Ее недомогание явно прошло.
Я опустила книгу, которую держала в руках.
– Ты ведь пока не собираешься выходить за Ланса, правда?
Китти промолчала, продолжая расчесывать волосы.
– Думаю, в таком союзе есть свои преимущества, – заявила она. – Все эти путешествия и приключения…
– Китти, вы ведь только познакомились.
Теперь мы разговаривали только по вечерам – если Китти не гуляла с Лансом.
Китти положила расческу на столик, залезла в кровать, натянула одеяло и повернулась ко мне.
– Анна, – проговорила она детским, наивным, робким голосом, – ты всегда знала, что Герард – тот самый?
Вопрос обескуражил меня, хотя в Сиэтле такого бы не случилось.
– Да, конечно, – ответила я, вспомнив о полученном письме. Моя привязанность к жениху явно возросла. – Знала.
Китти кивнула.
– Похоже, я чувствую то же самое, – ответила она и отвернулась к стене, прежде чем я успела что-то спросить. – Спокойной ночи.
* * *
Уэстри провел тридцать дней на другом острове, и 27 ноября, в день его возвращения, я ждала его возле мужских казарм, делая вид, что собираю гибискус. Была среда, канун Дня благодарения, и все говорили только о двух вещах: индейке и клюквенном соусе.
– Эй, сестра! – крикнул один из солдат с третьего этажа. – Как думаешь, будет птичка?
– Я что, похожа на кухарку? – с иронией спросила я.
Солдат, парень лет девятнадцати, ухмыльнулся и исчез. Мне понадобилось несколько месяцев, чтобы привыкнуть к мужчинам и к войне. Я перестала стесняться, лихо отбривала тех, кто пытался меня обидеть, и научилась подобающим образом отвечать на непристойные замечания. Мама была бы вне себя от моего поведения.
Прошло уже минут двадцать, а Уэстри так и не появился, и я вернулась в казармы с наполненной цветами сумкой и тяжелым сердцем.
– Пришло письмо, – сообщила Китти, бросая на кровать конверт, – от твоей мамы.
Я пожала плечами и спрятала конверт в карман платья, а Китти заглянула в сумку, оставленную у двери.
– Какая красотища, – восхитилась она, – давай их поставим.
Она достала из сумки цветки и поставила их на столик в стакан с водой.
– К утру завянут, – посетовала я, – гибискус очень плохо стоит.
– Я знаю. Но сейчас они прекрасны, правда?
Я кивнула. Жаль, я не умею ценить красоту момента, как Китти. Это настоящий дар.
Она отошла назад и полюбовалась импровизированной вазой, наполненной яркими цветами, которые утратят свою красоту уже через несколько часов. Потом бросила взгляд на прикроватный столик.
– Чуть не забыла, – спохватилась она, – мне тоже пришло письмо. От папы.
Китти вскрыла конверт и достала письмо. Сначала подруга читала письмо с улыбкой, потом ее лицо стало озадаченным, и наконец – потрясенным. По ее щекам медленно потекли слезы.
– Что такое? – забеспокоилась я. – Что случилось?
Она повалилась на кровать, зарывшись лицом в подушку.
– Китти, – не отставала я, – скажи мне.
Не дождавшись реакции, я подняла разлетевшиеся по полу страницы письма и прочитала, что написал отец Китти:
«Должен тебе сообщить, любовь моя, что в сентябре мистер Гельфман уехал на войну в Европу и, боюсь, погиб. Я знаю, тебе будет нелегко пережить эту новость. Мама просила меня не рассказывать, но, думаю, ты должна знать».
Я положила письмо в ящик столика Китти. Чертова почта. Почему она не дает нам покоя? Все было нормально, пока не стали приходить письма.
– Китти, – прошептала я, прижавшись к ней лицом, – мне очень жаль.
– Просто оставь меня одну, – тихо попросила она.
– Я принесу тебе ужин, – предложила я, услышав звонок в столовой.
– Не хочу, – пролепетала она.
– Все равно принесу.
* * *
Положив себе картофельного пюре, я с позволения кухарки взяла еще одну тарелку для Китти, добавив туда тертую морковь и вареную ветчину, скрученную и высохшую под палящим солнцем. Ну, хоть не консервы. И на том спасибо.
Стелла и Мэри помахали мне со столика медсестер, я подошла к ним.
– Я зашла взять подносы для нас с Китти, мы будем есть в комнате. Китти получила плохое письмо из дома.
Мэри нахмурилась.
– Очень жаль. Но, может, присядешь на минутку? Будет непросто дотащить оба подноса по тропинке, вдруг споткнешься? Поешь с нами?
Я подумала и согласилась, устроившись рядом с Мэри.
– Говорят, в казармах сегодня была драка, – приглушенным голосом сообщила Стелла. – Жизнь на острове изматывает мужчин.
– Как и всех нас, – ответила я, пытаясь отрезать кусок ветчины тупым ножом.
Стелла кивнула.
– Я вчера видела на рынке Ланса. Он обнимал ту девушку, туземку.
Я была рада, что Китти не с нами. Сегодня она пережила достаточно потрясений.
– Атею, – уточнила я. – У нее есть имя.
Меня раздражало, что Стелла так презрительно относится к коренному населению острова.
– Я помню, как ее зовут. Между ней и Лансом явно что-то есть.
– Брось, Стелла, – засомневалась Мэри, – если он покупает у нее сигареты, это еще не значит, что у них интрижка.
– Я просто рассказала, что видела, – пожала плечами Стелла.
Бедная Китти. Я ей не скажу. Не сейчас. Ей нужно время.
– Ладно, девочки, – сказала я, поднимая поднос с едой для Китти, – я пойду.
– Доброй ночи, – попрощалась Мэри.
Стелла кивнула и принялась за печенье.
Я отправилась домой по тропинке и на мгновение остановилась возле мужских казарм, напрасно надеясь увидеть в окне Уэстри. Он живет на втором или на четвертом? Я оглядела окна второго этажа, и мой взгляд остановился на открытом окне в центре здания. Оттуда слышался шум и какая-то возня. Драка.
– Да, сэр! – послышалось из окна. – Пожалуйста, сэр!
Это был голос Уэстри.
Боже! Он ранен. Его бьют. Я поставила поднос на скамейку и направилась ко входу в казармы. Я должна ему помочь. Но как? Женщинам нельзя входить внутрь. Я в отчаянии стояла на ступенях, прислушиваясь к звукам ударов и хрусту мебели. Это может кончиться бедой.