– Да, так зовут мою дочь.

– Такое красивое имя, и редко встречается.

– Да, это так. Меня тоже зовут Адела. Это мое второе имя. Меня удочерили, а имя вроде как дала родная мать.

Я отвела взгляд, не в силах справиться с эмоциями.

– Родители решили его сохранить, – на мгновение задумавшись, продолжила она. – И свою дочь я назвала так же. Анна, что-то не так?

– Все в порядке. – Я взяла себя в руки. – А вы когда-нибудь встречали родную мать, пытались ее найти?

– Пыталась. Родители о ней ничего не рассказывали. Учительница в школе как-то сказала, что мама, наверное, была француженкой, потому что у меня идеальный французский нос. Но больше я ничего не знаю.

Дочь Китти. Прямо передо мной. То самое дитя, что я приняла в бунгало.

– Ой! – Женевьева всплеснула руками. Теперь, когда картина сложилась воедино, я увидела, что у нее глаза Китти. – Что это я, болтаю о себе и держу вас на самом солнцепеке. Утро выдалось насыщенное, вам надо отдохнуть. Завтра заеду и расскажу новости. Думаю, к полудню удастся что-нибудь выяснить.

– Отлично, – кивнула я.

– Нам будет что обсудить.

– Обязательно, – ответила я, заправляя ей за ухо выбившуюся прядь, словно передо мной стояла Китти.

Глава 18

– Я пробегусь немного по пляжу, – сказала на следующее утро Дженнифер, наклонившись ко мне. Ее волосы пахли кокосовым шампунем. – Принести что-нибудь? Круассан? Латте?

Я улыбнулась:

– Ничего не нужно, милая.

Когда за ней захлопнулась дверь, я достала журнал Уэстри и продолжила читать письма. Пролистывая страницы, я узнавала историю его жизни, его любви ко мне – год от года она становилась все сильнее. Наконец, я с волнением открыла последнее письмо, написанное пять лет назад:

«23 августа 2006

Дорогая Клео,

Я снова здесь, – очередной год, очередной август, – но я уже слишком стар. Этот год был тяжелым для меня. Надеюсь, к тебе он был более благосклонен.

Помнишь песню, которую мы слушали однажды вечером в бунгало, «Жизнь в розовом цвете»? Там были такие слова: «Подари мне сердце и душу, и жизнь всегда будет в розовом цвете». Похоже, это про мою жизнь. Даже без твоего присутствия, твоего прикосновения, ты всегда была рядом. Однажды ты подарила мне сердце и душу, и они навсегда остались со мной.

Это – главное, и не важно, встретимся мы еще или нет.

Жизнь в розовом цвете, любовь моя.

Вечно твой,

Грейсон».

* * *

Женевьева приехала к нам в отель к трем часам дня. Дженнифер открыла ей дверь, она вошла и опустила сумку на стол.

– Вы не поверите.

– Что? – нетерпеливо спросила я.

Женевьева села рядом со мной на кровать.

– Надпись на ноже. Я все узнала, – она изумленно покачала головой, – он принадлежал не Лансу, Анна.

– Боже. Но кому?

Она достала из сумки блокнот и открыла первую страницу.

– Пугающая неожиданность. Нож принадлежал полковнику Мэтью Донехью, командиру базы. Должно быть, какая-то ошибка.

Как долго я ошибалась…

– Это не ошибка, – ответила я, выпрямив спину. В голове мгновенно пронеслись картины из прошлого: Китти, рыдающая на кровати, Атея, испуганная и смущенная, в ночь рождественской службы, окровавленное лицо Уэстри в мужских казармах. Конечно, это не Ланс. Теперь я поняла. Это полковник.

Женевьева растерялась:

– Никто не поверит, что уважаемый командир мог совершить такое жестокое преступление. Есть только один способ точно узнать правду – найти ту американскую медсестру и поговорить с ней. Может, она – недостающий кусочек мозаики. Нож слишком проржавел, отпечатки пальцев не снимешь, а островитяне ничего не скажут. Я уже пыталась с ними говорить. – Она обреченно пожала плечами. – Велик ли шанс найти ту медсестру по телефону? Вряд ли, ведь так?

– Возможно, – я на мгновение умолкла в нерешительности, – я знаю эту женщину.

– Правда? – удивилась Женевьева.

– Да. Во всяком случае, знала. Она была моей старой подругой. Лучшей подругой. Мы вместе приехали на этот остров.

Я всмотрелась в лицо Женевьевы – она так похожа на Китти. Неужели уже поздно?

– Как ее зовут?

– Китти. Китти Морган, – вздохнула я. – Не знаю, что с ней теперь. Мы очень давно не общались.

У Женевьевы загорелись глаза.

– Мне знакомо это имя – Китти. Я переписывала информацию о ней из списка служащих в лазарете. Мне удалось найти номер телефона, но я так и не позвонила: на тот момент не было причин, – она перелистнула страницы блокнота и нашла нужную страницу, – да, вот он. Китти Морган Хэмптон. Сейчас живет в Калифорнии – во всяком случае, жила два года назад. Анна, вы сможете ей позвонить?

Мне стало нехорошо.

– Я?

– Да. – Она выжидательно посмотрела на меня.

– Но это ваш проект, вы и звоните.

Женевьева покачала головой:

– Она скорее поговорит с вами, чем с незнакомкой.

Если бы ты знала.

Я вспомнила, как холодна была со мной Китти в последний месяц на острове, как она вела себя с Уэстри, как встала между нами, разделив навсегда. Нет, я не могу с ней говорить.

Вдруг Дженнифер положила мне на плечо подбородок.

– Время меняет людей, – прошептала она. – Когда-то ты любила ее. Не хочешь выслушать ее версию?

Да, любила. И, возможно, люблю до сих пор. Спустя годы воспоминания о Китти по-прежнему волновали меня.

– Хорошо, – сдалась я. – Я позвоню.

Дженнифер протянула мне телефон, и я с сомнением набрала номер, записанный в блокноте.

– Алло? – Голос Китти стал резче, но интонации остались прежними. Я окаменела, не в силах произнести ни слова.

– Алло? – повторила она. – Если это телемаркетёр…

– Китти? – сдавленно произнесла я.

– Да?

– Китти? – Голос сорвался, из глаз потекли слезы. – Китти, это Анна.

– Анна?

– Да. Анна Келлоуэй Годфри.

– Боже, Анна. Это действительно ты?

– Да, это я.

Дженнифер протянула носовой платок, я тихонько высморкалась. Китти на другом конце провода сделала то же самое.

– Анна, я… Я… – Ее голос дрожал. – Даже не знаю, что сказать. Как ты?

– Забавно, но я не знаю, как ответить на этот вопрос – прошло столько лет… С чего начать?