Окуленко пополз по разбитому проходу и наткнулся на голову, которую отсек от тела мощный осколок. Он мог бы не узнать своей жены, если бы не характерная вытянутая родинка под левой скулой.
Андрей сжал ладонями виски. Когда же он досмотрит этот сон? Господи, где же Людочка?! Окуленко ожил, полез обратно.
Ребенка на сиденье не было, как и окна рядом. Значит, ее выбросило ударной волной. Она где-то недалеко, лежит без сознания, никем не замеченная!
Малышка действительно лежала в борозде, метрах в десяти от автобуса. Люди ее не заметили, девочку наполовину засыпало глиной и камнями. Но голова на плечах, руки-ноги вроде целы.
Он яростно откапывал ее, рычал что-то страшное, непереводимое, потом бережно приподнял ребенка, прижал к груди. Личико дочери сохраняло спокойствие, даже какое-то умиротворение. Видно, что она не успела ничего почувствовать, понять, уснула в объятиях мамы, как только автобус вышел из города. В груди девочки торчал большой зазубренный осколок.
Разум Андрея шатнулся, просто рухнул. Он куда-то бежал с дочерью на руках, пытался поместить ребенка в «Скорую помощь», кричал, умолял ее спасти, доказывал мрачным медикам, что еще не поздно, нужно провести реанимационные мероприятия. Ребенок жив, его надо привести в чувство! Сделайте хоть что-нибудь. Какого хрена вы такие бесчеловечные?! Медики смущенно отворачивались, кто-то отобрал у него тельце девочки. Он чуть не двинул по зубам этому бессердечному уроду, но его схватили за руки.
Капитан сидел на косогоре, оглушенный, какой-то вмиг опустевший, потерявший все, что имел в этой жизни. Вокруг царила суета, кто-то надрывно плакал, ревели сирены отъезжающих и прибывающих машин. Он ничего не замечал, органы чувств отказывали.
Подъехали товарищи по службе, молча бродили вокруг него, не решались подойти, потрясенно переглядывались. Потом рядом на косогор пристроился Серега Липник, прикурил две сигареты, одну протянул Андрею. Тот машинально взял, затянулся.
С другой стороны пристроился Пашка Дорофеев и сказал:
– Командир, машина ждет. Не надо здесь сидеть, мы отвезем тебя домой.
– Я никуда не поеду, – прошептал Андрей.
– Надо ехать. – Липник вздохнул, затоптал окурок. – Сегодня на службу не ходи, завтра тоже. Мы все понимаем, отдохни. О телах позаботятся, не волнуйся, всех отвезут в морг.
Андрей мог бы многое сказать и про отдых, и про сидение в четырех стенах, но только зарылся лицом в ладони и заплакал.
Друзья привезли его домой, в Крановый переулок. Он лежал на кровати, отрешенно глядел в потолок и едва замечал, что творится вокруг.
Похоже, товарищи организовали вокруг него круглосуточное дежурство. Костюк возился по хозяйству, что-то подметал, мыл. Потом его сменил Савельев, колол за сараем осиновые чурки. Он вошел в горницу, пошутил, мол, все готово, во дворе трава, на траве дрова, не встретил никакой ответной реакции и смутился.
К вечеру прибыли Голуб с Липником и стыдливо сообщили, что нужно съездить в морг, опознать тела.
«Чтобы моей жене не положили в гроб чужую голову», – как-то тупо подумал Андрей.
Он не превратился ни в овощ, ни в тряпку, просто окаменел. Товарищи отвезли его в городской морг. Там он сделал все, о чем его просили, опознал останки. На них повесили соответствующие бирки.
Ближе к вечеру он остался один. Ночь прошла в трансе.
Утром были похороны на городском кладбище, под звуки отдаленной канонады. Ждать до третьего дня, определенного христианскими законами, было нельзя – не то время. Бог поймет и простит. Хоронили то, что осталось от несостоявшихся беженцев. Во многих гробах лежало лишь что-то символическое.
Люди шли на кладбище толпами. Здесь были даже те, кого это горе напрямую вроде не коснулось. Были траурные речи, вой плакальщиц, клятвы ополченцев отомстить карателям.
Андрей стоял окаменевший, с непокрытой головой, не замечал, как холодный ветер забирается под воротник. Несколько часов он просидел у свежих могил, потом поехал домой.
Товарищи отправились нести службу. Андрей тоже хотел это сделать, но Костюк бесцеремонно покрутил пальцем у виска, а Липник намекнул, что если капитан Окуленко и числится их командиром, то это ничего не значит. Мол, марш домой, крепись, мужайся, все такое.
Он шатался, словно зомби, по пустому дому, трогал предметы, которых касались его домашние, положил в шкаф игрушки, разбросанные Людочкой, перебирал одежду жены, нюхал ее, целовал, впитывал запах, который невозможно было спутать ни с каким другим.
Вечером Андрей напился до поросячьего визга, благо настойки, произведенной бабой Нюрой, у Ольги было припасено много. Он и сам не знал, чего хотел этим добиться, сидел за столом, высаживал стакан за стаканом и тупо смотрел в пространство. Андрей ничего не ел, только пил. Когда пробил час, просто сполз со стула на пол и уснул.
Утром он ползком добрался до буфета, кое-как поднялся, отыскал на ощупь последнюю бутылку настойки, присосался к ней и снова уснул. На этот раз капитан доковылял до кровати и рухнул на нее в полном облачении.
Окончательное пробуждение было страшнее бомбежки. Окуленко все прекрасно помнил, горе впиталось в его организм, как трупный яд. Ноги куда-то брели, голову сжимали стальные клещи.
Он извлек из буфета бутылку, поглядел на нее, как на злейшего врага, и поставил обратно. Хватит, не помогло. Андрей поймал себя на мысли о том, что хочет покончить жизнь самоубийством. В его жизни не осталось ничего. Достать пистолет, приставить к виску и…
Не смолкали раскаты отдаленной канонады. Артиллеристы ВСУ никак не могли угомониться. Сколько людей уже погибло, сколько горя пришло в дома! Причем не только у него, у многих. Как в Ломове, так и в десятках других городов и поселков Донбасса, которые украинская артиллерия стирала с лица земли. Кровь прилила к щекам, руки непроизвольно сжались в кулаки.
Вечером после службы пришли уставшие товарищи. Расселись кто куда. Никто не повышал голос. Голуб разогревал в духовке пиццу, добытую неизвестно где, Костюк вытряхнул из пакетов пластиковые полторашки с пивом.
Осмысленность пока не приходила, но Окуленко уже не выглядел пень пнем, начинал потихоньку приходить в себя.
– Командиру не наливаем, – предупредил Дорофеев. – Хватит с него.
– Я так круто выгляжу? – пробормотал Андрей. – Наливай, Алексей, не стесняйся, Господь поймет.
– Ты это Всевышнему лично объяснишь, – сказал Дорофеев. – Скоро встретитесь, если будешь так закидываться. Ладно, Леха, плесни ему малость, чтобы не сидел тут белой вороной.
– Новости есть? – спросил Андрей.
– Снова стреляли по городу, – вздохнув, сообщил Липник. – Исполкому наконец-то тоже досталось. Добили фабрику по изготовлению топливораздаточных колонок.
– Потом перенесли огонь и разукрасили ТЭС на Гурьевской, – добавил Липник. – Целый район теперь сидит без воды и электричества, а ведь только вчера отремонтировали.