– Пока Егор здесь – не могут, – отрезал Озеров. – Федь, хватит есть, лопнешь. Поехали.
В джипе было просторно, свежо и хорошо пахло, как будто они с войны неожиданно вернулись «на гражданку» и теперь удивлялись, что мирная жизнь была у них совсем недавно.
Федя Величковский нацепил на нос темные очки, хотя надобности в них никакой не было, задрал голову, посмотрел в люк, над которым летели праздничные голубые небеса, сдернул шапку «Пар всему голова», почесался, один о другой стянул башмаки и сел, по-турецки поджав под себя ноги.
– Итак?
– И эдак, – согласился Озеров. – Звони своей Кузине.
– На какой предмет?
– Она поедет с нами к Софочке, вдвоем мы ее не раскрутим. Софочка, насколько я понимаю, на улице не знакомится и с посторонними разговаривать ни за что не станет.
– Максим Викторович, вы уверены…
– Ни в чем я не уверен! Мы запутались, вот это точно! И если убийством Верховенцева худо-бедно занимается полиция, то Лялиными делами заниматься никто, кроме нас, не станет. А дела эти мне не нравятся, Федя.
Величковский опять задумчиво почесался – вправду как павиан.
– Тогда надо не к Софочке ехать, а к Земскову, – сказал он негромко. – Каверза с ключами его рук дело, насколько я понимаю. Вы ведь не просто так спросили, виделись они тем утром или не виделись!
– И они виделись! – подхватил Озеров. – Он ее толкнул на лестнице. И по имени-отчеству назвал, с-скотина!.. Знал, что больше она ни на что не обратит внимание, только на это самое имя-отчество!
– Тогда при чем Софочка?
– В костюмерной что-то искали. Это могло быть все, что угодно. Например, украденные из сейфа полмиллиона рублей.
– Логичней искать то, что Софочка там прячет.
– Но мы не знаем, что именно она прячет! Вот это и нужно узнать.
– Как?! Как узнать?
– Ну, спросить для начала, – сказал Озеров, выруливая из-под моста на шоссе. – Смотри, Федька, красота какая. Надо нам с тобой как-нибудь приехать в Нижний Новгород. Мы тут, считай, и не были.
– А вдова?.. Получается, убить Верховенцева выгодно только ей. Он бы с ней развелся, и она осталась бы голой и босой…
– Вдова, – повторил Озеров. – Но ее не было в театре, когда Ляля писала письмо. Вдова, насколько я понял, после смерти мужа вчера пришла первый раз, следовательно, прочитать письмо и утащить его она не могла.
– Или у нее есть сообщник, – подсказал Федя. – Кто-то из театральных.
– Любовник? – спросил Озеров.
Федя сморщился:
– Почему обязательно любовник?
– Федь, ты мне все уши прожужжал про три причины преступления. Любовь и страсть на первом месте! Вот скажи мне, зачем вдове устраивать поджог в Лялином доме?
Федя покивал задумчиво:
– С поджогом непонятка выходит, согласен. Получается так: Ляля должна была сгореть, сумку с письмом должны были найти. А в письме черным по белому… или каким там? синим?.. синим по белому написано, что она сгорела и даже тени не осталось, а все потому, что она убийца.
– Вот именно.
– Ловко, – оценил Федя Величковский. – Крупные подлости делаются из ненависти, мелкие – из страха. Это о-очень крупная подлость. А с подброшенными ключами мелкая.
– И что это значит?
– Надо у Монтескье спросить, это он придумал.
Василису они подхватили возле театра, и всю дорогу до Софочкиного дома она тихо, серьезно и настойчиво говорила, что костюмершу никак нельзя обидеть, с ней нужно обойтись очень осторожно и внимательно, потому что она чувствительный и порядочный человек и здоровьем не отличается.
Озеров, не подозревавший в девчонке такой твердости, поглядывал на нее в зеркало заднего вида с уважением.
– Сегодня спектакля нет, но мы все равно каждый день на работу приходим, – говорила Василиса, – а Софочка у Юрия Ивановича как раз отпросилась, у нее сегодня электрофорез, с ногами что-то. Но после обеда она придет обязательно!.. Может, лучше в театре?.. Мы ее сейчас до смерти напугаем.
– В театре будет спектакль, – сказал Озеров. – Во всех отношениях. А так мы просто поговорим.
– Вась, ты не волнуйся, – встрял Федя. – Шеф – человек исключительного ума и крайней деликатности. Ну а меня ты знаешь!.. Сдержанность – мое второе имя.
– А первое? – неожиданно спросила Кузина Бетси. – Первое у тебя какое?
– Гениальность, – не моргнув глазом, заявил Федя. – Ты разве не знала?
Озеров усмехнулся.
Это ведь тоже разговор про любовь получается? Ну, хорошо, может, еще не про любовь, а только про начало любви. Нет ничего важнее разговоров в начале любви – даже если ничего потом не будет, эти разговоры запомнятся на всю жизнь.
Как странно. Они все только и делают, что говорят о любви. Максим никогда в жизни столько не говорил и не думал о любви, сколько в Нижегородском драматическом театре и его окрестностях!..
Софочка жила в старинном доме над самым волжским обрывом. По обрыву на санках и круглых резиновых подушках катались ребята, вопили и валялись в снегу. Несколько мамаш с колясками прогуливалось в отдалении, чтобы вопли не перебудили младенцев. На той стороне сиял город – совершенно купеческий: торговые ряды, купола, маковки церквей. И ветрено было так, что Василиса долго не могла справиться с дверью джипа, ветер как будто заталкивал ее обратно в машину. Подошел Федя и вынул Василису.
– Спасибо, – пропищала она. Худосочную курточку рвал ветер, Василиса ежилась и прятала нос в платочек.
Озерову вдруг стало ее жалко – хорошая девчонка, как есть Кузина Бетси, и Федя Величковский, должно быть, останется в ее жизни единственным… приключением, радостным воспоминанием на все времена. Вряд ли он сам это понимает. Он занят детективным расследованием, и ему интереснее, когда рядом барышня. Он развлекается, немного кокетничает, немного рисуется и все забудет, как только сядет в машину и выедет на федеральную трассу М7!.. А она останется. И будет вспоминать его всегда, до могилы.
…Нет никакого начала любви!
– Софочка в это время непременно должна быть дома, – негромко говорила Василиса, поднимаясь по широкой неухоженной лестнице. Здесь было сыро и пахло мокрой штукатуркой. – Из поликлиники уже пришла, в театр как раз собирается.
– Откуда вы знаете?..
Слегка запыхавшаяся Василиса оглянулась на Озерова.
– Мы все друг про друга знаем. У нас чудесный театр! И директор чудесный, самый лучший!.. Если бы не эта беда…
– Беда, – повторил Озеров. – Это не беда, а преступление.
– Только, пожалуйста, Максим Викторович, вы ее не пугайте!..
– Да ну вас.