Но Ленка смогла только оглушительно, на истерике, взвизгнуть:
— Тятя-тятя! Тятя… Тятя!!!
Усилием мышц она выдрала ногу из проклятого пролома. Это произвело настоящее землетрясение: графин едва не упал, пойманный железной рукой председателя, пол заходил ходуном, а Ленка, поняв, что ей ничего не светит, заковыляла к двери. Председатель изумленно привстал, перегнулся через стол и только смог вымолвить:
— Э-э… девушка… а что у вас на ноге?
Белые гольфы на правой ноге покраснели, будто облитые свекольным соком, а из ремешков торчала желто-красная щепка.
Ленка посмотрела вниз:
— А? Это так… ничего…
Она вышла в коридор. В ответ на многочисленные взгляды, которыми тут встречали каждого вышедшего, смогла только честно выдохнуть:
— ПРОВАЛИЛАСЬ!
И тут же, не сходя с места, рухнула в обморок от болевого шока.
Оказалось, щепка порвала ей сухожилие. Неделю девушка провалялась в больнице, потратив на звонки и лекарства, а также на новые туфли — каблук тоже не выдержал столкновения с высоким искусством, отвалился чуть позже! — все деньги, а потом наведалась на съемную квартирку, тихонько собрала вещи и отправилась на вокзал. Мечта стать актрисой оказалась похоронена под гнилым полом Алсуфьевской аудитории, которую, впрочем, вскоре после этого закрыли на ремонт. Пол перестелили, покрыв его свежим голубым ковролином.
Ленка никогда не врала — это было ее привычкой, ибо отец в Чанах за вранье лупил смертным боем. Поэтому, пару раз рассказав в компаниях о том, как она в прямом и переносном смысле провалилась в Щепкинском училище, девушка заработала свое прозвище Тятя-Тятя. После этого она поступила в местный техникум работников пищевой промышленности, выучилась на повара и попала в итоге в кафешку для сотрудников в том самом бывшем телевизионном цехе, где снимала офис «Лаборатория». С ребятами в меру разбитная и смешливая Тятя-Тятя познакомилась быстро и очень скоро стала добрым ангелом-хранителем семинаров «Лаборатории».
Все было хорошо, но говорила она своеобразно — гораздо хуже, чем готовила, — съедая часть букв совершенно бесследно, словно навеки исключив их из процесса словообразования.
— Андреюрич, а тутплток аставили. Чейплток, низнате?
Медный снова отвлекся. Перед столиком снова стояла Тятя-Тятя. В руке она держала обыкновенный белый платочек, по размерам — девичий. По углам этого платочка заботливо были вышиты цифры: 6-1-31-36. Небрежным стежком, красной ниткой. Еще Тятя-Тятя без всякой брезгливости держала в руках чьи-то синие носки.
— А… носки — Димана, а платок… Платок — не знаю. Положи на батарею, — посоветовал Медный и снова уткнулся в отчет.
Поразмышлять ему было о чем. Семинар «Лаборатории» под названием «Сезон Сумасшедших Свадеб», приуроченный к середине августа, когда, как известно, загсы задыхаются от наплыва желающих закрепить сложившиеся этим летом отношения, стал для местной абитуры шоком. Многие, читая объявления в своих пустых или еще шумящих экзаменационной суетой вузах, поражались: неужели тут возможно такое? Ибо объявление всерьез предлагало «пожениться на одну ночь», но сделать это «по-новому». На афишах была изображена невеста, прыгнувшая в небо и совершившая кульбит, при этом ее пышное платье свалилось на голову, обнажив трогательно розовые пятки и целомудренные трусики. В некоторых вузах объявления снимали, гневно крича про «разврат». Впрочем, и многие пришедшие думали примерно так же. Но им пришлось жестоко разочароваться. Двухдневный семинар не предусматривал не то чтобы времени на «переспать», а вообще — спать не предполагалось. Ночью проходила медитация, под утро участников будили на кросс по близлежащему Парку Победы, а днем они выполняли разнообразные творческие задания и ритуалы… Семинар удался, как и все прочие. В последнем сборе, на природе вокруг костра, они ощущали такое небывалое единение, словно за эти два дня действительно стали братьями и сестрами.
Но после семинаров обычно накатывала эйфория, в голове носились воспоминания — и на сухой документальный стиль отчета сил не оставалось. Так было и сейчас. Поэтому писчая бумага или Интернет-сайт, где «Лаборатория» с грехом пополам обновляла свою информацию, становились для Медного неразрешимой проблемой. Он великолепно организовывал, проводил, манипулировал — но вот слова не поддавались ему, не хотели складываться в предложения. Никак.
А между тем именно по этому параметру конкуренты обходили «Лабораторию» начисто. По всему городу работали фирмы «тренинговой подготовки» и «психологической разгрузки», где сладкоголосые сирены в коротких юбках, не смыслящие в психологии ничего, а лишь изучившие пару-тройку тестов, зазывали народ на семинары с широкой географией: от загородной Морозовки до острова Тенерифе. Программа у всех семинаров при этом была однообразной: лекция — игра — кофе-брейк — лекция — игра — и «свободное время», что для русского человека, даже посетителя семинаров, означало обычно банальную пьянку. Но все эти конторы имели прекрасно подготовленные листовки, резюме и альбомы, и поэтому не страдали от недостатка клиентов.
А сунуться на этот рынок просто так не получалось: к началу двадцать первого века столица Сибири оказалась поделена на сектора влияния различными психологическими школами не хуже, чем Чикаго двадцатых — на зоны влияния гангстерских банд. Крепостями оказались вузы, где всегда можно было найти более-менее состоятельный и не знающий, куда себя деть, молодняк. А оборонялись эти крепости с жестокостью, не уступающей суровым нравам криминальных кланов.
Педагогический институт, не так давно по общей российской моде «перекрасившийся» в пафосный «университет», слыл бастионом синтоновцев или козловцев — последователей теории Николая Козлова. Обычно для захвата того или иного вуза требовалось привлечь на свою сторону кого-то из заведующих кафедрами психологии или социологии, а лучше — обоих сразу. Козловцы сначала захватили командные высоты в лице проректора по воспитательной работе, доброго грека Василаки, курировавшего кафедру психологии, которая оставалась полгода без заведующего. Но потом они испытали сокрушительное поражение: Василаки умер от сердечного приступа, а на пост заведующей выбрали молодую англизированную преподавательницу, приходившую в институт в джинсах с художественно вырезанными «дырками» и во вьетнамках. Та оказалась сторонницей «фиолетовых» [13] и повела жестокую войну против козловцев, переманив к себе изрядное их количество. Но потом козловцы путем хитрой диверсии вернули свое, подослав к преподше — как выяснилось, не совсем молодой, незамужней и голодной до секса, — доброго молодца с пятого курса, и он охмурил завшу в два счета, заставив ее успокоиться, надеть юбку до колен и забыть о своих увлечениях вообще. Высота была отбита, козловцы получили в свое распоряжение целый новый спорткомплекс для проведения семинаров и нового адепта в лице другого проректора, некоего Данилко, бывшего студента истфака.