Book.

Горский положил тонкую руку на пакет с фото. Погладил его и спросил осторожно:

— Архив?

— Смотрел, — брезгливо бросил Заратустров, разыскивая в столе коробку с сигарами. — Ничего. Последняя активность была в тридцатых. Тогда Новосибирское ОГПУ-НКВД, еще под Робертом Эйхе, внедрило к ним в среду агента. Хорошего агента! Он там даже верховным шаманом стал. А потом — бац! — перед войной и на дно. Со всеми связями, со всей системой. Начисто. И все, больше этим направлением никто не занимался. Олухи! Эйхе расстреляли в тридцать восьмом и все разработки автоматически закрыли.

Понимая, что разговор окончен, Горский поднялся. Заратустров не удерживал.

— Я посмотрю, что у меня есть, — веско сказал Горский.

Полковник махнул рукой: мол, сделайте милость. Возясь со свежей сигарой, он сказал вполголоса:

— Я к тому, что пока мы справляемся… Но если, не дай Бог, грянет что третье, то у нас людей не хватит, Игорь Борисыч. Придется резервы искать. Так что будьте готовы к авралам.

— Слушаюсь! — весело ответил невысокий усатый человечек, блеснув глазами. — Ну, я пойду, Александр Григорьич!

— Идите. Сегодня глаз не спускайте с этого объекта, хорошо? Ну, удачи.

«…Стало известно о подготовке к съемкам нового мистического блокбастера из России, от режиссера знаменитых „Дозоров“, собравших в американском прокате уже 34 миллиона долларов. На этот раз русские решили экранизировать роман современного классика Пелевина, посвященный жизни национального героя Василия Чапаева, одного из военоначальников Красной Армии, как известно, трагически погибшего в бою за реку Урал. Согласно сценарию, легендарный командир танковой бригады не утонул, а опустился на корпус подводной лодки „Наутилус“ из романа Жюля Верна, в которой встретился с героями русской и мировой классики: Екатериной из „Грозы“, шекспировской Офелией, персидской княжной и культовой русской собакой Муму. Пресса также сообщает, что часть расходов по съемкам взяли на себя Metro Goldwin Mayer, Русский ПЕН-клуб и Международный Центр Симорон-технологий…»

Артур Коссэ. «Русский Голливуд: феномен вылетевшей пробки»

Liberation, Париж, Франция

Майя помнила, как они все уехали. Это произошло вскоре после боя на Башне. Она тогда натерпелась страха, месяц не могла ни о чем думать, ночью просыпалась с криком, металась по квартире. И если бы не стальная хватка Алексея, даже спросонья быстро соображавшего и прижимавшего ее к ковру своим мускулистым телом среди разбросанных вещей, она бы точно выпрыгнула из окна. Потом все понемногу успокоилось.

Первым уехал Майбах. Издательство «Ad Libitum» открыло филиал в Париже, получив соблазнительное предложение от французского «Gallimard», и он отправился туда налаживать дела. Довольно быстро Майбах занялся изданием популярной в Европе мистико-психологической литературы, скармливая Западу русских мистиков конца двадцатого века, и в этом он преуспел. Говорили, что Майбах теперь «самый офранцуженный русский» и «самый русский француз» в Париже. Издательство и он сам славились эксцентричностью, хорошим корпоративным духом и легкостью общения с партнерами.

За ним отбыл из Новосибирска и Лиходеев. Олег Макарович вылетел в Нью-Йорк — подвернулась консультация по маркетингу для одного из нефтяных королей, давно обосновавшегося на Манхэттене. И консультант по локоть погрузился в маслянистую нефть марки Urals, да так, что завяз в ней надолго, приобрел квартиру в пригороде Нью-Йорка и остался в Америке, изредка приезжая на Родину, а отпуск проводя на пляжах Малибу и на Гавайях.

Мачо-футболиста, задумчивого тренера Тарзанию, пригласили в мадридский «Реал». Русские тренеры стали модны в этом сезоне, и то, чему они не могли научить отечественных футболистов, схватывали привыкшие к дисциплине иностранцы. Тарзания тоже не смог вырваться из Мадрида, из Касабланки, из жесткого графика тренировок, выполняя роль и тренера, и духовного отца команды, поэтому Майя его больше не видела.

А последним неумолимое время забрало Капитоныча, когда приехал чудаковатый, впрочем, очень на него похожий британский музыкант в смешном килте, то есть в шотландской юбке, да утащил мага и весельчака в Лондон, вместе с его Внутренним Огнем, трансперсональными дискотеками и словесным бисером.

Пилатика вызвали в Москву, где он пропадал месяца три, а весной вернулся уже следователем по особо важным делам Генеральной прокуратуры и представителем Интерпола. Работы у него было, видимо, невпроворот, и ничего, кроме звонка с поздравлениями да огромного торта, заказанного ей на дом, он для Майи сделать не мог.

Люська моталась по миру со своим китайцем, занимавшимся хлопковыми контрактами. Мила Йововичевская тоже сгинула где-то в Париже или даже дальше — в Италии, «моделируя» вовсю и снимаясь обнаженной на развалинах Колизея. Пошла в тираж: глянцевые журналы охотно раскручивали новую и, как ни странно, очень неглупую модель из России. Чукча Выймя, улетев к себе, стал на Чукотке не только первым оленеводом, но и председателем колхоза. Он писал иногда по электронной почте — прогресс! — грустные бессвязные письма. И Майя нервничала: безвкусное компьютерное слово, выверенное электронным редактором, не могло передать всего очарования живой речи Выймя, со всеми его «зенсина» и «калосо», а без этого читать письма было тем более печально.

Юлька Шахова, на которой тогда сошлись все зловещие клинья их истории: и заклятье ассасинов, и злая воля Сарасвати-Бабы, — погрузилась во вполне понятое уединение после всего, что выпало на ее долю! И жила она где-то в центре города, в Шевченковском жилмассиве.

Машка встретила жениха, молодого риэлтера, обзавелась животиком, родила двойню и забылась в семейных хлопотах. Пару раз они посиморонили с ней просто так, вспоминая старое: в середине мая, шагая по Красному проспекту в красных банных халатах и босиком, даря прохожим «наМАЯнные леденцы». Ничего особо Машке было не нужно, ибо имелись уже и квартира, и любовь, и дети. Но после этого похода Симорон наградил ее даром писать детские книжки. Она с головой ушла в новое, непривычное для нее занятие и еще увлеклась изданием журнала для мам «Комочек». Никого из прежней компании она не встречала.

Как-то у нее даже вырвалось обиженное:

— Черт подери! Да лучше бы у нас так ничего и не было! Ни машин, ни квартир, ни женихов… Насиморонили себе и разлетелись кто куда, как вороны!

Увы, это была печальная особенность многих семинаров: встретившись один раз и пройдя очистительное симоронское горнило, принеся в жертву все свои страхи, комплексы, стыдобушки и страшилки, мечты и тайные желания, они расставались, чаще всего — навсегда. Такова была цена успеха в этой жизни.

Оставался только Алексей. Причем он не менялся: все такой же чистенький, остроумный, в хитро поблескивающих очках, ловкий и подвижный, такой же всезнающий. Майя давно смирилась с ролью впитывающей губки при нем и не претендовала на большее. Они только сменили квартиру: переехали в элитный дом, построенный на краю Академгородка за комплексом больницы, на улице Пирогова. Теперь по утрам Майя бегала с собакой то по пружинящему под ногами ковру хвои, то по липкому весеннему снегу, уже не жгущему ноги, а только лижущему их. Да еще машину сменили: себе Алексей взял кругленький, умытый джип «судзуки», а Майе — смешную двухдверную и двухместную коробчонку этой же марки с фарами-бусинками.