— Ко мне! — страшно, дико выкрикнула она; монисто, выплетшись из косм, со звоном посыпались на пол. — За мной, вниз!!!
А в это время дом вздрогнул: это огромный бульдозер проломил северную стену. И когда он в грудах кирпича и облаке пыли прополз, гремя гусеницами, и сразу же свернул, тогда еще один грузовик, наполненный бренчащими в кузове бочками, прыгая на ухабах, ворвался в пролом. Он ударил как раз в крыльцо, в основание выступа. Океан пылающего бензина выплеснулся туда, в бойницы, окутал дом. Кричали юноши Бено, заживо сгорая в каменной клетке. Горели старые книги — охотно, жарко, как порох, отдавая сокровища свои не людям — Бездне. Как красное мясо, рвалась рушившаяся кирпичная кладка. Тогда смолк грохот выстрелов, и черные сноровисто побежали во двор по лестницам — туда, где еще не горело, но уже скоро, как казалось, пылало все. И кто-то невидимый дал приказ отступать. Они, захватчики, выбегали по одному, оглядываясь. Своих раненых не брали. Нескольким просто размозжили головы прикладами, когда те попытались выползти, — уходили только живые.
Когда на ночном Бердском шоссе, от Ельцовки и Матвеевки, завыли сирены пожарных машин, было уже поздно. Дым и огненное пламя подымались над плавящейся крышей, и жесть раскаленными каплями кропила лица тех, кто остался еще умирать под этими стенами. А потом, не дожидаясь машин, дом вздохнул глубоко, словно старик, проживший жизнь долгую, хоть и не совсем праведную, приподнялся, выстрелил в небо грохотом и скрежетом да обрушился почти в один миг, вместе с лбом-площадкой, башенкам, книгами, лестницами и трупами юношей-цыган.
Смерть прогуливалась здесь, пошевеливая еще рушащиеся груды кирпича, с наслаждением вдыхая пряный запах жженого человеческого мяса и костей, поджарившейся крови и еще пылавших луж бензина.
Хорошо было ей на своем пиру.
Заратустров бродил по пепелищу, сунув руки в карманы пыльника и подняв воротник, несмотря на довольно жаркий день. Ветерок носил тут сплошную золу и мелкую пыль, и они лезли во все щелки одежды, забивались за воротник, оседая на шее.
Как на свалке, серо-синими воронами расхаживали здесь люди — эксперты и работники прокуратуры. У леска сгрудились их машины, тут же два «уазика» УВД с синими номерами.
Полковник заметил стоящего на развалинах, оглядывающего пейзаж, дымный и вонючий, низенького человека-грибка в костюме кофейного оттенка и в шляпе. Он подошел, спотыкаясь на кирпичных обломках, хлопнул невысокого по плечу:
— Эраст Георгиевич, здорово!
— Здорово, Александр Григорьич.
— Костюмчик не боишься испачкать?
— В аду белошвеек нет, сами же говорили, Александр Григорьич!
Заратустров молодо рассмеялся, но лицо его тут же закаменело. Он поморщился: до сих пор, до десяти утра, что-то еще горело на этом месте, и разлагались остатки трупов под завалами.
Пилатика, тогда следователя облпрокуратуры, ныне работника аппарата Генеральной, да еще по «особо важным делам», он знал с прошлого года. С той самой роковой встречи на Башне, с той схватки, где тихоня-Пилатик, тюфяк-следователь, показал себя героем. Он еще помнил, как его, обеспамятевшего, они затаскивали в машину. Шестьдесят процентов тела — сплошной ожог! Надо же, выкарабкался! Заратустров привычно сунул в рот сигару.
— Что не разбирают-то? Сейчас начнет парИть, такая вонь подымется.
Некурящий Пилатик посмотрел на него из-под полей шляпы маленькими глазками на полном лице и усмехнулся.
— Так ваших ждем, Александр Григорьич!
— Наши все дома сидят, — обиженно протянул Заратустров. — «Средних» ждем, которые не совсем наши…
— А-а! Вот оно как! Ну, да… Сейчас эксперты из УФСБ подъехать должны. Тут видал что? — Пилатик нагнулся, прямо из-под ног поднял обгоревший кусок книжной обложки: ее, видно, отбросило взрывом, поэтому медь застежки не расплавилась.
— Вон, какие манускрипты есть. Сказали: без экспертов не трогать. Так помаленьку остальное копаем.
На медной застежке отчетливо выделялась выдавленная, хоть и слегка оплавленная надпись: «1422, Rome».
— Рукописные экземпляры, — проворчал Пилатик, доставая платок и густо сморкаясь. — Кошмар! Что ж вы так проморгали-то, Александр Григорьич? Неужели на ваших суперточных мониторах такого безобразия видно не было? Не предупредили…
Пилатик отлично знал, кого представляет Заратустров. Тот меланхолично раскурил сигару, осмотрел руины, из-под обломков которых извлекли очередной труп и теперь заталкивали в черный мешок, ответил:
— Обереги. Полное экранирование. Тут профи жили. Мы вон в уцелевшей башне свежую кладочку-то разломали, а там сушеная куриная лапка, с восемью золотыми колечками. Оберег «На восемь сторон света». И таких оберегов, думаю, здесь еще туча тучная. Короче, немерено! У нас на сканировании объект белым был, то есть — ноль активности, дремлющий.
Пилатик крякнул, повертел круглой головой в шляпе, переступил с ноги на ногу на битом кирпиче.
— Ну, а у вас чего, Эраст Георгиевич? — не остался в долгу Заратустров. — По прокурорской вашей линии? Все-таки по меньшей мере тридцать три трупа. Говорят, банда цыганская.
Пилатик еще раз крякнул саркастически, стянул шляпу, утер ее полями потный лоб и снова нахлобучил.
— Да какая там банда! Спланировано грамотно, только цыгане не при чем. Ты говоришь — профи?! Вот и на них другие профи нашлись. Из восьми машин три с полными цистернами угнаны накануне утром, водителей убили; пять были поставлены на ремонт, заправлены левым бензином и использованы. Оружие пришло предположительно через Грузию, по номерам уже кое-какие стволы распознали. Хозяин базы, откуда вышли с оружием и машинами, некто… — Пилатик хотел было посмотреть в бумажке, но так и не полез в карман. — Да это и не важно. Кажется, какой-то Макросов Пе-Пе. Предприниматель. Купил участок в начале лета. Конечно, липа все это…
Над пепелищем кружились вороны, трусливо улетая время от времени в сосны и нагоняя своим видом тоску.
— Там мужик один… — вдруг вспомнил Пилатик, — вроде как местный алкаш. Он на базе того Пе-Пе Макросова мелкой уборкой занимался. Так вот он говорит, что вечером раздавил пузырь да по пьяни заснул в гараже. И слышал он, как приехали люди, человек двадцать, разговаривали. Произносили что-то вроде «Абра! Абрас!» Что ты думаешь, Александр Григорьич?
— Врет, — без эмоций ответил Заратустров. — У этих людей нюх. Они ведь следили. Видишь, даже без приборов ночного видения обошлись. Хотя черт его знает. Наш российский алкаш способен дойти до такого состояния, что его тонкий мир астрала вообще не воспринимает. Прозрачен он для него.
В этот момент Заратустрова отвлекли. Прыгая по кирпичам, приблизился Анисимов и попросил тихо:
— Товарищ полковник, на минутку!
Он повел Заратустрова вокруг куч битого кирпича к более-менее сохранившейся задней стене дома. Тут с одной стороны тек грязный ручей, с другой — открывался обширный откос — огород соседнего участка. В ручье, уткнувшись обгорелым остовом в ил, завяз черный бензовоз со вскрытой, как брюхо копченого язя, бочкой. Заратустров молча смотрел на глубокие следы колес по пашне.