Большинство рюкзачков вывернуто, выпотрошено. Валялись под сиденьями мобильники, блокноты, планшеты, ручки, какие-то еще вещи… Их бросали сразу, как только вынимали. Искали единственно ценное. Еду. Может, искали те, кто не сразу умер, продержался дольше остальных. Может, кто-то приходил уже потом.
На стене около второй двери, у самого пола, было написано – кажется, маркером (Славка даже поискал его глазами – не нашел…), синим – «МАМОЧКА, СПАСИ».
Славка усмехнулся. Ага. Сейчас. Хотели спастись – надо было уходить, а они сидели и ждали. Ну да, как учили по ОБЖ. Как послушные зайчики, как самый смачный идеальный идеал продвинутого ребенка пост-ин-дус-три-аль-но-го мира. Вагон казался им более-менее безопасным, уходить – страшно. Ждали МЧС и мамочек. Названивали, наверное, в звонилки, аж вагон гудел. Как он сам – тот он, который был тогда… А пришла лучевка. Хочется надеяться – пришла и прибрала их всех раньше тех, кому нужен был запас мяса. Да нет, наверное, тогда еще не было этого. Если кто чужой сюда и заглядывал, то за едой. Обычной такой продвинутой едой, чипсики-сухасики-шоколядки… У детей отнимать легко. Тем более у таких.
И взрослым, которые с ними ехали, было на них накласть. А может, и не накласть. Но как спасаться, эти взрослые не знали. Тоже сидели и ждали, пока не сдохли.
Все.
Он опять скривил губы в усмешке, глядя на короткую надпись, полную ужаса и беспомощности… и вдруг отчетливо надвинулся еле-еле освещенный рыжим светом бензиновой лампы подвал и мерзкое сопение… Ужас. Беспомощность.
«Я, просто когда над таким смеюсь, то мне… как будто я с себя… с себя что-то отряхиваю… а получается – на других летит…» – вспомнились слова Борьки.
Славка поправил ремень автомата. Еще раз окинул взглядом кости в ярком тряпье, разбросанные вещи… И тихо сказал:
– Простите меня…
Городские улицы зализаны снегом. Дома из-за высоких белых языков, забравшихся аж к окнам вторых этажей, казались какими-то накренившимися, половинчатыми. Старые вывески потеряли яркость. Повсюду курилась поземка, живая – единственно живая в этом мире – и злая, как вездесущие белые змеи.
Ковалев, покосившись на молча глядящего по сторонам Славку, сказал негромко:
– Хорошо, что такая зима. Весь главный ужас под снегом. Ни эпидемий старых, ничего.
– Ужаса и тут, снаружи, немало осталось, – ответил Северин. Тоже посмотрел на мальчишку. И кивнул дальше по улице: – Гляди. Гляди, гляди.
Славка чуть продвинулся вперед.
Сперва он не понял, что видит. Он смотрел и никак не мог сообразить, что это за странные статуи такие – дальше по улице с обеих сторон рядами с ровными промежутками.
А потом понял.
Это были люди. Белые, заиндевевшие, голые. Привязанные за вытянутые ноги и руки к высоким шестам. Много. Двадцать или тридцать. Много, точно не понять, потому что эти два ряда уходили в метельную муть улицы. Женщины, дети, несколько мужчин. Застывшие так, как вывернула их последняя судорога.
– За что их казнили? – коротко спросил Славка. Совершенно спокойным голосом.
Северин так же спокойно ответил:
– Это не казнь. Это холодильник, «букашка».
Теперь Славка и сам увидел, что некоторые трупы аккуратно обструганы – срезаны тут и там куски и полосы мороженого мяса.
– Ясно, – безразлично сказал Славка. – Они скоро придут? – Северин кивнул. – Кто-то нужен живым? – Витязь кивнул снова. Пояснил:
– Мы ведь должны узнать, где их логово. Все видел? Все понял?
– Да, – безразлично отозвался Славка. Еще раз посмотрел на тела на кольях.
И – усмехнулся…
Бандиты появились через час, около того. Их было пятеро – похожие на вороха теплой одежды, прикрытые белыми накидками, но двигавшиеся быстро и в то же время как-то… не по-человечески. Нет, Славка не придумал себе это, они действительно не были похожи на людей. Все пятеро – по разным сторонам улицы по двое, а один совсем молодой, лет 14–16, посередине – прошли неподалеку от лежащего в снегу Славки. Они не проваливались, были в снегоступах. За плечами – пустые обвисшие рюкзаки. В руках – оружие, автоматы в основном. У одного – ручной пулемет, «РПК», с барабаном-магазином, да еще у молодого была «Сайга». Ощущалось, что они не ждут нападения, но готовы к нему.
И все-таки их готовность оказалась недостаточной. Славка не сразу понял, что пулеметчик, отброшенный попаданием к стене дома, сползает по ней в сугроб, неловко подломив ноги в вывернутых снегоступах, а наперерез двум идущим впереди слева и справа метнулись две белые тени и повалили в такую же белизну. Молодой парень неожиданно шустро развернулся и прыжками метнулся назад – чтобы почти натолкнуться на вставшего на колено Славку.
– Не надо! – Парень бросил оружие и вскинул руки, перекосив рот от ужаса. – Не…
– Уйди! – Его оттолкнул рванувшийся назад, в спасительную метель, здоровяк с «калашниковым» наперевес – последний из бандитов. – Чего вст…
Славка выстрелил на секунду раньше бандита. Убитого подбросило, развернуло в темных брызгах из головы, швырнуло в снег ничком. Он дернул ногами и застыл там – труп быстро начало заносить снегом. Парень, стоя на коленях с высоко поднятыми руками, твердил:
– Не стреляй, не стреляй, не стреляй… – как заклинание.
Славка, не убирая с него прицела, подошел к убитому, посмотрел. У бандита не было половины головы – Славка попал в него сразу двумя 5,45-ми, над правой бровью посередине и немного выше и правей. Мальчишка чуть покривился – ему не было жалко убитого, его не тошнило, но просто это оказалось очень противно. От убитого разило – разило не только потом, а… на всю жизнь мальчишка запомнил этот жуткий запах, исходивший от первого убитого им живого существа. Отвернулся, поднимая автомат убитого, но свой продолжая держать на ремне в положении для стрельбы от бедра, и подошел к живому бандиту.
– У тебя как? – окликнул Северин.
– Взял младшего, веду, – отозвался Славка.
– Этот не нужен, – сказал Северин, – видимо, одному из дружинников. Кто-то взвыл – жутко, дико – и забулькал. Славка стянул широкой петлей – вздернув рукава, вплотную одну к другой тыльной стороной – руки стоящего на коленях захваченного. Свободный конец он петлей накинул на шею бандита и рывком за руки заставил подняться.
– Не надо, задушишь… – плаксиво попросил парень.
Славка молча ударил его в спину прикладом, повесил на его шею – назад – трофейные автомат и «Сайгу» – и толкнул стволом в поясницу:
– Пошел.
– Отпусти, – попросил парень. – Пожалуйста. Я не ел. Не ел я! Я случайно. Я не хотел ничего, они заставляли. Отпусти, а? – и обернулся. В его глазах были слезы, гной и надежда. Давно не мытая кожа лица дергалась, как будто под нею ползали черви. – Отпусти… ну будь человеком, «витьки» же меня конча-ат! – Он это почти простонал, по щекам градом потекли слезы. – Пацан, пожалуйста, пацан… у меня брат такой же б…