Наверху меня провели в ту же комнату, где я был накануне. Дверь открыла горничная, которую я еще не видел, по всей вероятности экономка миссис Курц. У нее был такой враждебный и решительный взгляд, что я решил не задавать ей вопросов ни о ключе, ни о чем-нибудь другом.
Миссис Бартон сидела в кресле у окна.
Она была очень бледна, под глазами залегли темные тени. Я сказал, что не стану садиться, у меня всего лишь несколько вопросов, которые продиктовал Ниро Вульф.
Я прочитал первый по блокноту:
– Инспектор Кремер показал вам пистолет, из которого застрелили вашего мужа. Насколько вы уверены, что это его? Это тот самый, который хранился в ящике письменного стола?
– Абсолютно уверена. На нем были его инициалы, это был подарок одного друга.
– В течение тех пятидесяти минут, которые Дора Чапин находилась в вашей квартире, входила ли она в кабинет доктора Бартона, и если да, то был ли там кто-нибудь еще в тот момент?
Она сразу же ответила:
– Нет.
Потом нахмурила брови.
– Обождите… Да, она там побывала. Почти сразу же после ее прихода я послала ее туда за книжкой. Полагаю, там никого не было. Муж одевался наверху.
– И последний вопрос. Был ли такой момент, когда мистер Бауэн оставался один в кабинете вашего мужа?
– Да, был. Муж приходил ко мне в комнату кое о чем спросить меня.
Я сунул блокнот в карман и спросил:
– Можете ли вы сказать, о чем шла речь?
– Нет, мистер Гудвин, не могу.
– Это может быть очень важным. Вы понимаете, что это не для разглашения.
Она снова свела брови, но колебание было недолгим.
– Олл райт, скажу. Муж спросил меня, настолько ли я люблю Эстелл Бауэн, жену мистера Бауэна, чтобы согласиться ради нее на значительную жертву. Я ответила, что нет.
– Объяснил ли он вам подробнее, в чем заключалается эта жертва?
– Нет.
Я поблагодарил ее, она кивнула, и я ушел. Проходя через приемную, я воспользовался возможностью удостовериться в кое-каких деталях, вроде местонахождения выключателей у дверей.
Внизу я позвонил Вульфу и сообщил обо всем, что выяснил у миссис Бартон. Он известил меня, что они с Хиббардом играют в криббедж.
В двадцать минут первого я оказался на Перри-стрит. У обочины стояла одна легковая машина и такси перед входом в дом номер 203.
Я поставил свой «родстер» напротив и вышел. До этого я успел заметить водителя такси, сидящего за рулем. Он прижался головой к стенке и дремал, закрыв глаза. Я поставил ногу на подножку и громко сказал:
– Доброе утро, мистер Скотт!
Он вздрогнул от неожиданности, посмотрел на меня, поморгал, потом сказал:
– А, это маленький Ниро Вульф.
– Можете называть меня как угодно, но мое имя Арчи Гудвин… Как заработки?
– Заработки ерундовые… А вы все трудитесь?
– Кое-что делаю… Послушайте, Питни Скотт. Я не вас искал, но рад, что мы встретились. Ниро Вульф, услышав, как вы более недели назад узнали Эндрю Хиббарда и не потребовали вознаграждения в пять тысяч долларов, сказал, что у вас восхитительное чувство юмора. Увидев вас сейчас, я решил, что вам следует знать: ваш приятель Хиббард в настоящее время является гостем в нашем доме. Он хотел бы еще пару дней пожить в неизвестности, пока мы не наведем порядок в этом деле.
Он хмыкнул:
– Так, вы сцапали Энди. И вам требуется всего лишь пара дней, чтобы навести порядок в данном деле. А я считал, что все детективы – тупицы.
– Так оно и есть. Я, к примеру, настолько недалек, что так и не знаю, вы ли доставили Дору Чапин на Девятнадцатую улицу вчера вечером и привезли ее назад. Я как раз собирался спросить вас об этом.
– Тогда я скажу, что нет. Лорри Бартон был замечательный парень. Раз он умер, а Поль Чапин попал в тюрьму, забава кончилась. Даже для меня. Я не возил миссис Чапин к Бартонам, она отправилась туда на своей собственной машине.
– Она сама водит?
– Точно. Не знаю, почему она сегодня вздумала вызвать меня. Может быть, потому, что ей не хочется оставлять свою машину перед Томбсом, она туда собирается.
Я спрыгнул с подножки и отступил назад, потому что из подъезда вышла Дора Чапин и двинулась к такси. Она взглянула на меня, и я увидел в ее глазах выражение, которому мне трудно дать точное наименование. Во всяком случае, восхищения в нем не было.
Я решился.
– Миссис Чапин, не мог бы я поехать с вами?
Она влезла в машину и с шумом захлопнула дверцу, не соизволив мне ничего ответить. Я не был в восторге, потому что ради нее я приехал на Перри-стрит.
Дойдя до угла, я позвонил Вульфу, что не успею домой к ленчу, купил «Таймс», вернулся к «родстеру», устроился поудобнее и приготовился ждать. Если только она не знала какого-то заветного слова, инспектор Кремер не разрешит ей очень долго торчать в тюрьме.
Все же я прождал почти полтора часа, и тут мне снова не повезло: вместо того чтобы остановиться около главного входа, Скотт объехал здание кругом, и они вдвоем вошли в него с черного хода.
Видя это, я принялся чертыхаться в душе. У меня давно сосало под ложечкой, а тут новое осложнение.
Выйдя из машины, я решительно зашагал к крыльцу дома 203, прошел к лифту и назвал пятый этаж. Человек посмотрел на меня с подозрительностью, но не стал приставать с вопросами.
Я вышел на пятом этаже и нажал кнопку звонка квартиры 5-С.
Дора Чапин отворила дверь, я поставил ногу на порог.
Мне не стоит гордиться тем, что произошло потом, но не могу согласиться с теми ядовитыми замечаниями, которые позднее должен был выслушать от Вульфа. Конечно, я допустил большую ошибку, но с кем такого не случается?
Дора Чапин спросила, чего я хочу, я ответил, что мне надо кое-что спросить у Питни Скотта. Она ответила, что он освободится через полчаса, так что я могу обождать его внизу, и попробовала закрыть дверь, но ей мешала моя нога.
Я сказал:
– Послушайте, миссис Чапин, я хочу и вас спросить кое о чем. Вы предполагаете, что я против вашего мужа, но это не так. Я за него. Мне есть что вам сказать. Впустите меня. Вы ничем не рискуете, Питни здесь.
Она широко распахнула дверь и сказала:
– Входите.
Эта резкая перемена должна была бы меня насторожить, но я решил, что напугал ее, и подумал про себя, что если доктора Бартона прикончил не ее муж, то эта мегера наверняка могла бы это сделать.
Я вошел и проследовал за ней на кухню. Там за белым блестящим столиком сидел Питни Скотт, расправляясь с жареной курицей. На блюде оставалось еще три или четыре куска, аппетитных и румяных.