Сара ощутила это первой, прислонившись к Фарбо, когда в ушах у нее зазвенело. Остальные ощутили то же самое мгновением позже. Звук не был неприятным, но прошивал насквозь. Но что самое странное, он воспринимался и казался чуть ли не знакомым, будто полузабытая старая песня.
Звук, который вы слышите, внедрен в ваше подсознание. Вы носите эти звуки в себе с самой зари жизни на земле. Это голос самых первых млекопитающих, голос самой жизни и моря. Единственная разница заключается в том факте, что наши здешние братья вернулись в море, а мы остались. Мы с ними едины. — Отступив на шаг, Александрия оглядела шеренгу работников группы. — Видите ли, сенатор Ли, жизнь может быть холоднокровной, как вы утверждаете, но «самая горячая кровь» находится в море.
И когда она произнесла слова из стихотворения Д. Г. Лоуренса «Киты не плачут!», в поле зрения вплыл огромный горбатый кит. Медленно подплыл к стеклу, заставив всех, кроме капитана и первого помощника, отшатнуться. Огромные губы коснулись акрилового окна, и кит перевернулся на спину.
— Извините, полковник Фарбо. — Капитан перешла к центру окна и медленно поднесла изящную ладонь к стеклу. Это движение привлекло внимание кита. Он переместился к центру окна и завел свою китовую песнь. Длинный плавник протянулся вперед и коснулся стекла как раз там, где лежала ладонь Эрталль. Капитан улыбнулась и прикрыла глаза.
— Изумительно… — пробормотал Фарбо.
Тут же у них на глазах появился другой горбач, с легкостью скользя сквозь синие воды к свету огней «Левиафана». Капитан положила на стекло вторую ладонь, и второй кит потерся об это самое место гигантскими губами.
— Я бы хотела представить вам Антония и Клеопатру. Они и их стадо — наши друзья.
Сара улыбнулась, увидев двадцать китов, появившихся из вод, окружающих «Левиафан». Она слышала их песнь, звучащую так, словно животные радуются.
— Они будто здороваются, — сказала она.
— Именно так, лейтенант, они именно здороваются. Видите ли, как только усвоишь основы математики, начинаешь понимать суть того, что они пытаются произнести, — где-то одно слово из трех.
— Вы утверждаете, что понимаете, что они поют? — переспросил Найлз, переводя взгляд с китов на капитана и обратно.
Александрия прикрыла глаза и прислонилась к стеклу, позволяя китам подплыть как можно ближе. Поначалу они будто заколебались в нерешительности. Эрталль пришлось открыть глаза и упрашивать их. На миг в ее взгляде даже промелькнула озабоченность, но потом Антоний потерся своим рылом о стекло жестом, ясно сказавшим о его расположении к капитану.
— Серии песен и щелчков, как у дельфинов, — математическая разновидность коммуникации, доктор. Моему прапрадеду потребовались годы на их расшифровку, а мы и по сей день усвоили лишь малую толику их языка. Наверно, процентов пять — в основном «привет», «до свиданья» и, — она открыла глаза и встретилась взглядом с Антонием, ведшим печальную песнь, — «мертвый».
Все приуныли, и капитан попыталась немного разрядить атмосферу.
— А из других слов, например, «дитя», или «новорожденный», «радостный», «печальный», «мужчина» и «женщина». Но у нас впереди еще много лет. — Она отошла от окна, и киты тотчас же отплыли обратно в бездну.
В этот момент в салон вошла старшина Альвера, чтобы вручить капитану листок бумаги.
— Оценка ущерба от удара, капитан, — доложила она, украдкой поглядывая в окно.
— Спасибо, старшина, вы свободны, — сказала капитан, чуть поморщившись, сложила рапорт и смяла в ладони, снова ощутив укол боли.
Старшина Альвера поглядела на капитана в тревоге. Потом оглянулась на группу «Событие», отвесила полупоклон и удалилась.
Капитан одернула полы кителя и сглотнула, озирая людей вокруг себя. Тогда-то они и заметили, что на черты ее лица будто легла тень. Свежее лицо красивой женщины исчезло без следа, а на смену ему пришло усталое, поникшее, с ввалившимися глазами.
В этот момент одна из створок люка распахнулась и вошел сержант Тайлер. Не став приближаться к группе у широкого обзорного окна, он остановился у самого входа, устремив взгляд на Эрталль, оглянувшуюся на него лишь мельком.
— Не стану вам лгать. Время выбора, который я давала миру, прошло. Давно прошло. Вы здесь, чтобы ответить на вопросы о том, что ваша группа знает о «Левиафане» и его происхождении. Это обязанность сержанта Тайлера — он получит нужные мне ответы.
Разительное преображение из гостеприимной хозяйки в тюремщицу застало врасплох даже подозрительного Ли. Они перевели взгляд с капитана на ее первого помощника. Тот на миг вроде бы тоже смешался от внезапности трансформации, но опомнился куда быстрее.
— Вы по-прежнему можете свободно передвигаться по «Левиафану», пока не потребуетесь службе безопасности. Отвечайте на вопросы сержанта правдиво и сможете пережить визит. Солжете — и увидите, что «Левиафан» может быть очень холодным местечком.
Капитан потерла виски и понурила голову, приблизилась к большому двойному люку, и двое охранников распахнули его.
— Пока вы не нужны, вам не будут мешать: вы имеете полный доступ ко всему и вся.
Найлз отошел от окна.
— Капитан, нам ничего не известно ни о вас, ни о каких фактах вашего существования, помимо реликта, который мы держали в своем хранилище.
Сержант Тайлер усмехнулся, придерживая створку люка для Эрталль. Взгляд его красноречиво говорил, что сержанту не терпится получить подтверждение тому, что заявил сейчас Найлз.
Капитан помедлила на пороге, полуобернувшись. Но вместо того, чтобы прокомментировать ссылку Найлза на полнейшую неосведомленность, сообщила:
— Если хотите знать, киты обычно не путешествуют такими большими стадами. Видите ли, они больны, напуганы и в крайнем отчаянии. Они не понимают, что с ними творится; их рождаемость упала почти до нуля. Вдобавок я честно не знаю, как сказать им, что это мои сородичи творят с ними это зло. А есть ведь и более крупная, более замечательная и куда более древняя жизнь, спасать которую, быть может, уже поздно. — Отпустив эту загадочную реплику, она удалилась вместе со своей охраной.
Снова обернувшись к группе, Тайлер ухмыльнулся и вслед за капитаном удалился.
— Капитан больна, мистер Сэмюэльс. Не знаю, заметили ли вы это или нет, — произнесла Алиса, глядя на него и ожидая реакции.
Сэмюэльс будто и хотел ответить, но вместо того развернулся и ушел.
— Не знаю, заметили ли вы все или нет, — подхватил Ли, беря со стола булочку и пряча в кармане пиджака, потом другую, — но эта дамочка безумна, как Шляпник. [10]
Все посмотрели на него.
— Сумасшедшая, как Лиззи Борден. [11] — Сенатор окинул взглядом интерьер салона. — Да притом играется с обалденным топориком под названием «Левиафан». А теперь, продемонстрировав нам эту секиру, хочет задать нам парочку вопросов.