Быть может, Прорицатель поступил так же?
В полудреме, в состоянии лихорадочного возбуждения, я применил этот принцип к латинскому алфавиту. Если А (по-иудейски алеф) соответствует единице, Б (бет) — двойке и так далее, было нетрудно преобразовать в число любое слово. Достаточно было всего лишь сложить между собой полученные таким образом числа, чтобы получить определенное числовое значение. Число. Иудеи, к примеру, подсчитали, что полное и тайное имя Яхве в сумме давало семьдесят два. Каббалисты — маги иудейских чисел — запутали все еще больше своими поисками семидесяти двух имен Бога. В Вифании мы часто над этим потешались.
В нашем случае, к несчастью, все было более запутано, ведь мы даже не знали числового значения имени автора... то есть если оно вообще у него было. Разве только... следуя в точности указаниям, предложенным в стихах, мы сможем обнаружить это имя на боку кого-то с глазами, кому нельзя смотреть в лицо.
В борьбе с этой загадочной, как сфинкс, задачей меня и сморил сон.
Брат Александр был пунктуален — вскоре после заутрени он уже стоял возле моей постели. Со счастливой улыбкой на лице он походил на недавно принятого в монастырь послушника. Не каждый день прибывшие из Рима доктора делились с ним важными тайнами, и он, видимо, решил сполна насладиться днем своей славы. Тем не менее у меня возникло ощущение, что он намеревается делать это постепенно, как будто опасаясь, что «откровение» случится слишком быстро и он останется неудовлетворенным. Поэтому он решил, что раннее утро — лучшее время для подобных признаний. Хотя оставались неясными его намерения: был ли он учтив или просто хотел растянуть удовольствие от опеки надо мной. Так или иначе, вначале мне предстояло познакомиться с остальными братьями.
Часы на куполе церкви архитектора Браманте пробили пять, когда в полумраке я плелся за библиотекарем к храму, расположенному в противоположном от келий конце монастыря, неподалеку от библиотеки и трапезной. Его узкий свод вздымался над четырехугольным нефом скромных размеров. Гранитные колонны, казалось, были выдернуты из какого-то римского мавзолея, а стены от пола до потолка покрывали фрески с геометрическим орнаментом, изображениями солнца с расходящимися лучами. На меня это произвело впечатление перегруженности.
Мы опоздали. Столпившись у главного алтаря, братья Санта Мария читали хвалебный молебен при слабом свете двух огромных канделябров. Было холодно, и пар от дыхания монахов окутывал их лица подобно густому загадочному туману. Мы с Александром расположились поодаль, опершись на пилястр храма.
— Вон там, на краю, — пробормотал библиотекарь, указывая на болезненного вида монаха с миндалевидными глазами, седыми вьющимися волосами и орлиным профилем, — наш приор, Виченцо Банделло. Это образованнейший человек. Он уже много лет борется с францисканцами и их идеей непорочного зачатия Девы Марии... Хотя, честно говоря, многие здесь полагают, что он все равно проиграет.
— Он доктор теологии?
— Разумеется, — последовал категоричный ответ. — Справа от него смуглый юноша с длинной шеей — это его племянник Маттео.
— Да, я его уже видел.
— Все наши братья верят, что однажды он станет известным писателем. А вон там, подальше, возле входа в ризницу, стоят братья Андреа, Джузеппе, Лука и Джакопо. Они братья не только во Христе: их родила одна женщина.
Я разглядывал их лица, стараясь запомнить имена.
— Вы, кажется, говорили мне, что считанные единицы здесь умеют бегло читать и писать?
Конечно, брат Александр не мог знать, с какой целью я задаю этот вопрос. Если бы он дал мне точный ответ, количество подозреваемых сразу значительно сократилось бы. Прорицатель мне представлялся человеком просвещенным, искушенным во многих областях знаний и занимающим высокое положение при дворе герцога. Сейчас вероятность того, что мои усилия потерпят неудачу, представлялась мне достаточно высокой (до сих пор не давала покоя моя нерасторопность при разгадывании музыкальной головоломки Леонардо). Если дела пойдут из рук вон плохо, мне придется прибегнуть к методу дедукции. Или вовсе надеяться на везение.
Библиотекарь обвел взглядом собравшихся, припоминая уровень грамотности каждого.
— Так, посмотрим, — пробасил монах, — брат Гульелмо, повар, любит читать и декламировать стихи. Одноглазый Бенедетто много лет работал переписчиком. Бедняга лишился глаза, спасая Часослов во время нападения на его монастырь в Кастельнуово. С тех пор он всегда в плохом настроении. Он против всего возражает: что бы мы ни делали, ему все не нравится.
— А мальчик?
— Маттео... Я вам уже говорил, он пишет божественно. Ему только двенадцать лет, но он очень смышленый и живой... Дальше... — Библиотекарь снова запнулся. — Адриано, Стефано, Николу и Джорджио я учил читать сам. Андреа и Джузеппе тоже.
Количество кандидатов угрожающе возрастало. Я должен был избрать другую стратегию.
— А скажите-ка мне, кто этот красивый и крепкий юноша вон там, слева, — полюбопытствовал я.
— А! Это Мауро Сфорца, могильщик. Он всегда прячется за спинами, как будто боится, что его кто-то узнает.
— Сфорца?
— Ладно уж... Он дальний кузен иль Моро. Несколько лет назад герцог попросил нас принять его в монастырь и обращаться с ним как с равным. Он никогда ничего не говорит. У него всегда такой вот запуганный вид. Злые языки утверждают, что это потому, что он предал своего дядю, Джиана Галеаццо.
— Джиана Галеаццо? — подпрыгнул я. — Вы имеете и виду Джиана Галеаццо Сфорца?
— Да, да. Законного герцога Миланского, умершего три года назад. Того самого, которого отравил иль Моро, чтобы занять его место. Прежде бедный брат Мауро ухаживал за Джианом Галеаццо, и, конечно же, именно он подал пойло из горячего молока, вина, пива и мышьяка, которое расплавило бедняге желудок. Герцог провел три дня и ужасных мучениях и скончался.
— Он его убил?
— Мы придерживаемся мнения, что в данной ситуации его использовали. Но это, — процедил он сквозь зубы, радуясь, что ему удалось меня удивить, — это тайна исповеди. Ну, вы сами понимаете.
С деланным безразличием я изучал Мауро Сфорца, в душе сочувствуя его печальной судьбе. Не по своей воле променять дворцовую жизнь на монастырскую, где все его имущество составляли сутана из грубой шерсти, смена белья и пара сандалий... Юноше досталась горькая чаша.
— Он умеет писать?
Александр не ответил. Он принялся подталкивать меня к группке монахов, не столько чтобы принять участие в молебне, сколько для того чтобы согреться исходящим от них теплом. Приор слегка наклонил голову в знак приветствия и продолжил молитву. Месса длилась до первых лучей солнца, проникших в окошко над главным входом. Не могу сказать, что мое прибытие произвело сенсацию среди монахов. Сомневаюсь, что кроме приора, окинувшего нас цепким взглядом, кто-нибудь вообще меня заметил. Касательно отца Банделло — было очевидно, что мое присутствие его стесняет.