— Тут работал мастер, верно? У него теперь будут проблемы. Тебе сколько, пятнадцать? Ты должен был получить разрешение родителей! — и старший Келли злобно рассмеялся. — Но родителей у тебя нет, так что это будет нелегко.
— Лучше быть сиротой, чем иметь отца, который в тюрьме сидел! — голос Кэтрин словно прорезал смех парней. Патрик хмуро взглянул на нее:
— Заткнись, ты, мелкая тварь!
Он сделал шаг к ней. Я сразу же встал между ними.
— Сам заткнись, Келли.
Патрик уставился на меня своими бледно-зелеными глазами. Он был уродлив: рыжие волосы, кожа цвета овсянки, вся в веснушках. Сейчас он явно пытался просчитать последствия нашего столкновения. Патрик был рослым, но я ему ни в чем не уступал.
— Тебе-то что? — наконец спросил он.
— Не люблю, когда ругаются.
Кто-то из парней рассмеялся. Старшему Келли это не понравилось.
— Заткнитесь! — прикрикнул он на братьев. Потом повернулся ко мне:
— Значит, в Дине всем разрешают делать наколки? — я не ответил, и он усмехнулся:
— У меня такое чувство, что дурачок будет по уши в дерьме, если ваши все узнают.
— Откуда они все узнают?
— Кто-то может им сказать, — и Патрик улыбнулся особенно мерзко.
— И кто же?
Он перестал улыбаться, наклонился ко мне:
— Например, я.
Я не шелохнулся, только сморщился: зубы у него были плохие, и изо рта воняло.
— Только трусы бегут докладывать.
— Ты что меня, трусом назвал?!..
— Тебя я никак не назвал. Трус выдаст себя своими действиями.
Ярость и унижение от того, что кто-то оказался находчивее, придали Патрику сил.
— Мы посмотрим, кто тут трус, — он кивнул в сторону моста, который соединял город с западными окраинами. Как я узнал гораздо позже, это была предпоследняя работа знаменитого Томаса Телфорда.
— Снаружи моста прямо под парапетом идет уступ. В ширину он дюймов девять. Встречаемся на мосту в полночь — ты и я. Посмотрим, кто сможет там пройти.
Я поглядел на мост. Даже отсюда было видно, что по всей длине уступа намерз снег.
— Ну уж нет.
— Боишься, да?
— Да он просто трус, — вставил один из младших братьев.
— Просто я не дурак, — ответил я.
— Жаль твоего брата! Его могут выгнать из приюта — с таким-то дерьмом на руке. Отправят дурачка в общежитие. Вряд ли вам понравится жить врозь!
Это могло случиться. Я чувствовал, что запутываюсь в сетях неизбежного.
— А если я соглашусь?
— Элвис будет нашим секретом. Но если струсишь и не придешь, я все расскажу.
— И ты тоже пройдешь по уступу?
— Конечно.
— А что я получу в итоге?
— Возможность назвать меня трусом, если я не приду.
— А если придешь?
— Тогда я докажу, что ты не прав.
— Не надо, — тихо, со значением сказала Кэтрин позади меня.
— Заткнись, ты! — Келли обрызгал меня слюной.
Я повернулся к Питеру. Я не знал, понимает ли он всю серьезность ситуации, понимает ли, во что втравил меня своим хвастовством.
— Я пойду с тобой, — серьезно сказал он.
— Видишь? Даже наш дурачок храбрее тебя, — глумливо заявил старший Келли. Он уже понял: я на все согласен.
Я пожал плечами. И постарался, чтобы мой голос звучал как можно равнодушнее:
— Ну ладно. Только давай сделаем поинтереснее: я пойду первым. Мы замерим время. И тот, кто прошел мост медленнее, пройдет еще раз.
Впервые я увидел, как Патрик Келли колеблется. Теперь он оказался в ловушке.
— Без проблем.
Мы были просто глупыми мальчишками. О чем Кэтрин не преминула мне сообщить, когда я отвел Питера в сторону, чтобы объяснить ему, что он наделал.
— Ты с ума сошел. Этот чертов мост сто футов в высоту! Ты убьешься, если упадешь. Это точно.
— Я не упаду.
— Надеюсь! Иначе я не смогу тебе сказать: «Ну я же говорила!», — она помолчала. — Как ты собираешься выбраться из Дина?
Я никогда никому не рассказывал про свои ночные прогулки в деревню и на кладбище. Мне и сейчас не очень хотелось раскрывать секрет.
— Есть способ, — сказал я туманно.
— Давай, говори уже! Потому что я пойду с тобой.
— И я тоже, — вставил Питер.
Я мог только переводить злобный взгляд с одного заговорщика на другого.
— Вы не пойдете! Никто из вас.
— А какой говнюк нас остановит?
— Да! Какой говнюк нас остановит? — Питер даже выпятил грудь. Было так странно слышать, как он ругается. Да, Кэтрин могла плохо повлиять на кого угодно. А главное, я понял: они меня переспорили.
— Зачем тебе идти туда? — спросил я у Кэтрин.
— Вы будете соревноваться, кто быстрее. Кому-то придется засекать время, — она вздохнула. — И потом… Если ты упадешь, кто-то должен позаботиться, чтобы Питер смог вернуться в Дин.
* * *
Я не смог бы уснуть после отбоя, даже если бы хотел. Еще три часа… Меня тошнило от страха. Что на меня нашло? Как я вообще влип в эту историю? Меня раздражало, что Питер заснул практически мгновенно. Он был уверен, что я разбужу его, когда пора будет идти. Я подумывал выбраться из Дина без него, но быстро понял, что не стоит этого делать. Неизвестно, как он отреагирует, если проснется и увидит, что меня нет. Так рисковать не стоит.
Так что я лежал под одеялом, не в силах согреться, и дрожал от холода и страха. Конечно, все ребята в школе и в Дине уже знали, что Келли и Макбрайды поспорили. Никто пока не знал, из-за чего. Но я понимал, что скоро про татуировку Питера станет известно всем ребятам. А потом ею заинтересуются старшие. Будущее казалось настолько же ужасным, насколько оно было непредсказуемо. Я чувствовал, что ход наших жизней — моей и Питера — выходит из-под контроля. Конечно, мы сами не решали ничего, когда нас отправили в приют. Но в этот год Дин обеспечил нам хоть какой-то комфорт, хоть он и принял форму безрадостной рутины.
Время шло и медленно, и быстро. Каждый раз, когда я смотрел на часы, выяснялось, что прошло всего пять минут. А потом внезапно оказалось, что уже без четверти двенадцать. Возможно, я все-таки заснул и сам этого не заметил. Но сейчас сердце у меня стучало как сумасшедшее; казалось, оно колотится прямо в горле. Я начал задыхаться. Время идти.
Я вылез из постели, полностью оделся, влез в ботинки. У них были толстые резиновые подошвы, и я надеялся, что они помогут мне на льду. Дрожащими пальцами я завязал шнурки и потряс Питера за плечо. К моем раздражению, проснулся он не сразу. Но вот мой брат наконец вынырнул из какого-то незаслуженно счастливого сна, и к нему вернулись воспоминания о том, что должно случиться этой ночью. Его глаза загорелись в предвкушении.