Одеваюсь я довольно быстро. Вот, на стуле лежит моя старая шляпа. Она со мной уже много лет! Держит мою голову в тепле и сухости в любую погоду. Ее даже несколько раз сдувало с меня!
В холле горит свет, но Мэри не видно. Может, она на кухне, готовит мне завтрак? Я посижу за столом, подожду. Не помню, что у нас было вчера на ужин, но сейчас я голоден.
О боже! Внезапно я вспоминаю свой сон. Я гулял по какому-то пляжу с молодым человеком. Он протянул мне маленький медальон на цепочке, размером с монетку. Я хорошенько размахнулся и выбросил его в океан. И только когда медальон упал в воду, я понял, что на нем было. Святой Христофор! Мне подарила его Кейт. Я ясно это помню. Только тогда было темно, и я был в ужасном состоянии.
На пирсе в Лудаге стоял фургон Дональда Шеймуса, а в его кузове лежал Питер, завернутый в старое тканое покрывало. Он был мертв, весь в крови. Я едва держал себя в руках. Мы перевезли тело через залив в маленькой весельной лодке, которую Дональд Шеймус держал в бухте. Ночь была просто ужасная. Ветер обрушился на нас, как гнев Господень, и в его реве я слышал упреки своей матери. Слава Богу, на нашей стороне бухты в окнах домов горели огни. Иначе мы бы не справились. Было темным-темно, и лодку бросало на волнах из стороны в сторону. Иногда было трудно даже опускать весла в воду, чтобы грести дальше.
Лодка была привязана у края пирса. В темноте она высоко подпрыгивала на волнах. Я понимал, что обратно Кейт придется плыть одной. Я видел: она не хочет меня отпускать. Никогда не забуду, как она смотрела на меня. Кейт поднялась на цыпочки, схватила меня за воротник обеими руками.
— Не уезжай, Джонни!
— Я должен.
— Нет! Мы можем объяснить, что случилось.
Но я покачал головой.
— Нет, не можем, — я крепко схватил ее за плечи. — Ты никому не должна говорить, Кейт. Никогда. Обещай мне! — Она промолчала. Я потряс ее за плечи. — Обещай!
Она отвела глаза, уставилась в землю.
— Обещаю.
Ветер унес ее слова, как только она их произнесла. Я обнял Кейт так крепко, что мог бы, наверное, что-то ей сломать.
— Это никому нельзя объяснить, — сказал я. — И я должен еще кое-что сделать.
Я нарушил данное матери слово. Я знал, что не смогу жить дальше, пока не исправлю хоть что-нибудь. Если, конечно, что-то тут можно исправить.
Кейт посмотрела на меня. Я увидел страх в ее глазах.
— Забудь об этом, Джонни. Просто забудь.
Но я не мог забыть, и она это знала. Кейт высвободилась из моих объятий, завела руки за голову и расстегнула цепочку медальона Святого Христофора. Она протянула его мне, цепочка закрутилась на ветру.
— Я хочу, чтобы ты это взял.
Я затряс головой:
— Не могу. Он у тебя все время, что я тебя знаю.
— Бери! — когда Кейт что-то говорит таким тоном, спорить с ней невозможно. — Он будет охранять тебя, Джонни. Каждый раз, как ты посмотришь на медальон, думай обо мне. Вспоминай меня.
Я неохотно взял медальон, крепко сжал в руке. Вот частичка Кейт, которая будет со мной всю жизнь. Она подняла руку, коснулась моего лица, как тогда, в самый первый раз. Потом поцеловала меня. Такой сладкий поцелуй, полный любви и горя.
Больше я никогда не видел Кейт. Я женился, стал отцом двух замечательных дочерей, но больше я никогда никого не любил.
Боже, боже! Почему я выбросил медальон в море? Что на меня нашло?!. Мне это приснилось — или было на самом деле? Зачем, зачем я так поступил? Бедняжка Кейт! Я потерял ее навсегда.
Зажигается яркий свет. И я начинаю моргать. Какая-то женщина смотрит на меня так, будто у меня две головы.
— Почему вы сидите в темноте, мистер Макдональд? Да еще и в уличной одежде!
— Пора доить коров, — отвечаю я. — Я жду, пока Мэри принесет мне завтрак.
— Для завтрака еще рано, мистер Макдональд. Давайте я помогу вам вернуться в кровать.
Зачем? Ведь я уже встал. А коровы ждать не будут!
Женщина берет меня под руку, помогает встать. Она смотрит мне в лицо, и я вижу: она чем-то озабочена.
— Мистер Макдональд… Вы плакали?
Правда? Я подношу руку к лицу и чувствую: оно все мокрое.
Дом священника стоял на холме над Пляжем Чарли, у поворота, где однополосная дорога уходила к Парксу и Акарсад Мор. Священник был иссохшим, морщинистым и сгорбленным — годы не пощадили его. Но у него сохранилась грива белых волос, а острые синие глаза светились умом. С крыльца старого дома священника открывался вид на Коллег а’Фреонса и новый волнорез, а за ними отлично был виден Залив Барры.
Фин приехал поздним утром и теперь стоял на крыльце, ожидая, пока хозяин ответит на стук. Каскады солнечного света играли на бирюзовой воде гавани, свежий ветер теребил брюки и куртку.
— Вряд ли есть лучшее место на Земле, чтобы провести свои последние годы.
Фин обернулся и увидел, что священник стоит рядом и смотрит на залив.
— Каждый день я вижу, как прибывает автомобильный паром с Барры. И все время обещаю себе, что в один прекрасный день сяду на него. Съезжу навестить старых друзей, пока они еще живы. Барра — красивый остров. Вы там были?
Фин покачал головой.
— Тогда вам надо туда съездить. Не берите пример с меня, ленивца этакого! Ладно, заходите.
Теперь священник склонялся над обеденным столом в гостиной. На нем были разложены рисунки, фотографии и раскрытые альбомы, а в них — вырезки, фотокопии и рукописные документы. Хозяин дома занялся делом сразу же после звонка Фина: не так уж часто ему выпадал шанс похвастаться своей коллекцией. Священник был одет в зеленый, застегнутый на все пуговицы кардиган и белую рубашку в тонкую коричневую клетку. Его серые фланелевые брюки собирались в складки над коричневыми шлепанцами. Фин заметил, что под ногтями у священника была грязь. Он явно не брился пару дней — тонкая серебристая щетина виднелась на дряблой коже лица.
— Джерси с Эрискея — один из самых редких традиционных промыслов Шотландии, — заметил священник.
Фин удивился:
— Его еще производят?
— Ну да, для Кооператива Эрискея. Сейчас этим занимается семь женщин. Раньше джерси делали только одного цвета — темно-синего. Сейчас можно найти и кремовый. На однотонной ткани лучше всего видны сложнейшие узоры.
Священник достал из стоявшего на полу пакета образец джерси и расправил на столе. Фин сразу понял, о чем он говорил. Узор был очень тонкий — ряды горизонтальных, вертикальных и диагональных выпуклостей. Некоторые имели форму ромбов, другие шли зигзагами. Старик легко провел пальцем по плотной синей шерсти.
— Для таких узоров используют очень тонкие спицы и плотные, легкие петли. Как видите, ткань соединяется без швов. Одежда получается теплой и водостойкой. На один свитер уходит примерно две недели.