О чем Циммерман говорит с Макмилланом? И какое мне до этого дело? Я направился назад, к залу, где они находились, держа в руке булочки, завернутые в бумагу.
Войдя в коридор, я остановился и понял, что стал свидетелем чего-то важного. Подле закрытой двери стоял начальник станции и, слегка сгорбившись, прислушивался к тому, что происходит за дверью. Я не имел понятия, как долго он там находится и что ему удалось подслушать. Мысль о том, что кто-то из членов Братства знает нечто, неизвестное мне, взволновала меня. Я вспомнил брелок от цепочки, остановился, колеблясь, как следует поступить в этой ситуации Джеффрису. Должен ли я одернуть этого человека или сделать вид, что ничего не заметил? Но мне не пришлось принимать решение.
Раздался паровозный свисток. Начальник станции поднял голову, как зверь, принюхивающийся к ветру. Увидев меня, он с величайшей наглостью кивнул и деловито отправился на перрон встречать прибывающий поезд.
Взглянув вслед начальнику станции, я заметил, что в толпе мелькнула светловолосая молодая женщина, показавшаяся мне похожей на Пенелопу Хелспай. Однако блондинки встречались здесь ежеминутно, и было просто странно, что эта девушка обратила на себя мое внимание. На мгновение я задумался о том, как сложились у нее дела с братом, – к этому времени она должна была наверняка добраться до него. Затем я заставил себя переключиться на более важные дела. Мыслями моими завладела Элизабет, и я мучительно размышлял, как рассказать ей обо всем, что со мной приключилось. Поразительно, но ведь я не смогу ничего сообщить ей о своих переживаниях, чтобы не вызвать ее недовольства. Впрочем, философски напомнил я себе, не стоит загадывать ничего на будущее, когда даже самое ближайшее мое существование находится под вопросом.
С этими мыслями я вернулся в комнату, где Макмиллан дожидался поезда.
– Надеюсь, они понравятся вам, сэр, – сказал я, положив перед ним сверток с булочками. – Я купил четыре, на случай, если вы пожелаете угостить герра Циммермана.
– С какой стати? – резко спросил Макмиллан. Судя по его тону, мне следовало в данном случае забыть о хороших манерах и не проявлять никаких чувств. – И даже не пытайтесь убедить меня, что вы сами не хотите одну.
– Я уже съел одну, – солгал я, – они чудесны.
– Вам нужно, чтобы кто-то попробовал пищу до вас, не так ли? – вызывающе спросил Циммерман. Его лицо было еще краснее, чем в тот момент, когда он вошел в зал ожидания. – Нет, я не порицаю никого за излишнюю осторожность, тем более у вас есть основания опасаться врагов.
– Хотите сказать, что вы один из них? – предположил Макмиллан. – Возможно, когда все закончится, мы с вами оба посмеемся над нашей враждой.
– Просто позор, что от человека, подобного вам, зависит так много, – сказал Циммерман, даже не подумав извиниться за оскорбление. Он поднялся, слегка поклонился и щелкнул каблуками. – Я оставлю вас, mein Herr.
– Ну наконец-то, – с деланой апатией пробормотал Макмиллан вместо ответа, не отрывая глаз от булочек. Когда Циммерман вышел, он потребовал: – Джеффрис, мой кофе!
Пока я ходил, выполняя поручение, моя голова была занята одной мыслью: под каким предлогом заставить Макмиллана рассказать мне о поручении, которое передал ему Циммерман.
Из дневника Филипа Тьерса
С минуты на минуту ожидаю очередных сведений из Германии. Еще не до конца ясно, что М. X. собирается предпринять относительно дальнейших переездов, но он просил, чтобы поезд «Меркурий», доставивший его в Германию, отправили обратно в Париж, но держали наготове на случай необходимости. По словам М. X., «Меркурий» замечательно справился со своей задачей. Основной причиной волнения было состояние железнодорожных путей: только соображения безопасности ограничивали скорость поезда.
Эдмунду Саттону доложили, что трое мужчин спрашивали о М. X. в клубе «Диоген», и это ввергло его в беспокойство. Он опасается, что враги М. X. подозревают, что имеют дело с двойником, и ищут тому подтверждение.
Из Адмиралтейства доставили сообщение о том, что дело с хищениями прекращено и скандал полностью замят.
Меня опять вызывают в больницу: мать очень плоха.
Через полчаса начальник станции предложил Макмиллану занять место в отдельном купе и пообещал, что оба соседних будут свободны, а железнодорожная стража обеспечит нам полную безопасность. Я вновь взглянул на часовую цепочку и усомнился в его словах.
– Отлично, – похвалил Макмиллан, жестом приказав мне взять его пальто, что я и сделал. – По крайней мере, нас ждет прекрасный осенний день. Туман рассеялся, а на свете нет ничего отвратительнее, чем речной туман, тянущийся на многие мили.
– Красивая страна, – откликнулся я, решив, что, раз мне не угрожает непосредственная опасность, следует радоваться окружающему.
Начальник станции, не скрывая нетерпения, ожидал нас.
– Третий вагон, сразу же за багажными, среднее купе.
– Немцы очень сентиментальны во всем, что касается природы, – продолжал Макмиллан, игнорируя железнодорожника. – Они вечно слагают о ней стихи в прозе.
Убедившись, что ничего не забыто, я поспешил открыть перед ним дверь зала ожидания, подозревая, что именно такого подобострастия он требует от своих слуг, и убедился, что мое предположение было справедливо: Макмиллан воспринял это как должное.
– Которое наше купе? – спросил он, когда мы вышли в коридор.
– Третий вагон, среднее купе, – повторил я то, что только что услышал от начальника станции.
– Среднее. Я полагаю, что в вагоне их пять? – Он взглянул вдоль перрона. – А кто это входит в четвертый вагон?
– Это особый вагон, – холодно ответил железнодорожник.
– Какой-нибудь друг короля Людвига. – Макмиллан пожал плечами и зашагал к своему вагону. – Пусть вещи погрузят в мой вагон, я не хочу отправлять их багажом.
– Я прикажу носильщику, – ответил начальник станции. Было видно, что он рад расстаться с Камероном Макмилланом.
Сейчас, садясь в поезд, я мечтал о том, как бы перекинуться одним-двумя словами с Майкрофтом Холмсом, прежде чем начнется очередной этап моего странствия. Хотелось бы мне знать, где и когда удастся связаться с ним, если, конечно, вообще удастся.
– Смотрите! – прервал мои размышления резкий голос Макмиллана. Он указывал на согбенную фигуру в кресле на колесах, которое вез молодой человек в кадетской форме. Инвалид был так закутан в многочисленные одеяла, что невозможно было определить не только его возраст, но даже пол и характер увечья, приковавшего его к креслу, если, конечно, было уместно говорить «он». Возможно, в кресле сидела дряхлая графиня или вдова маршала.
Кресло катилось к нашему поезду, кадет торопливо шагал, видимо следуя полученным инструкциям.
– Это и есть друг короля Людвига! – воскликнул Макмиллан, когда два носильщика взялись за кресло, чтобы занести его вместе с пассажиром в соседний с нашим вагон. – Вдруг этот человек болен чем-нибудь заразным и я заболею! Тогда всю вину за это я возложу на короля Людвига.