Близость моря благоприятствует росту кокосовых пальм. Наиболее совершенные экземпляры встречаются, по-видимому, на побережье, где корни пальмы буквально омываются водой. Но так бывает только там, где кольцо коралловых рифов защищает берег от прибоя. Орехи, выросшие в таких местах, совершенно не имеют солоноватого привкуса. Хотя кокосовая пальма дает плоды на любой почве, и на возвышенностях, и в низинах, внутри страны она не достигает мощного расцвета; в верховьях долин я часто наблюдал, что ее высокий ствол наклоняется в сторону моря, как бы стремясь в более благодатные края.
Если вы лишите кокосовую пальму пучка зелени на ее макушке, дерево немедленно погибнет; и если его оставляют в таком виде, ствол, при жизни покрытый крепкой корой, почти непроницаемой для пули, разрушается и за невероятно короткий срок превращается в труху. Возможно, это объясняется особенностями строения ствола – простого цилиндра, состоящего из тончайших пустотелых и очень твердых трубочек, тесно прижатых друг к другу. Однако, если их целость наверху нарушена, они становятся проводниками влаги и гниения, с быстротой молнии распространяющегося на все дерево.
Самая прекрасная плантация кокосовых пальм, когда-либо виденная мной на островах, находится на южном берегу бухты Папеэте. Деревья были посажены первым Помаре около полувека назад. Благородные пальмы образуют великолепную рощу, которая тянется приблизительно на милю. Там вы не найдете ни одного другого дерева и почти ни одного куста. Ракитовая дорога пересекает ее во всю длину.
В полдень роща представляет собой самый красивый уголок на свете. Высоко над головой – зеленые трепещущие арки, сквозь которые пробиваются солнечные лучи. Вокруг бесконечные колоннады; повсюду величественные аллеи, пересекающие друг друга. Кругом необычайная тишина и мягкий покой.
Но вот утренний штиль сменяется морским бризом; он шевелит макушки тысяч деревьев, и те кивают верхушками. Вскоре ветер свежеет, листья шелестят, а гибкие стволы покачиваются. К вечеру вся роща волнуется, и путник на Ракитовой дороге то и дело вздрагивает при падении орехов, отрывающихся от хрупких черенков. Плоды летят по воздуху, свистя, и часто катятся, подпрыгивая по земле, на много десятков футов.
Глава 57
Найдя жителей деревни очень приятными (особенно хорошо к нам относились молодые девушки), а главное, воспылав страстью к прекрасным обедам, которыми нас угощал старик Мархарваи, мы приняли его предложение задержаться здесь на несколько дней. Мы сможем тогда, убеждал он, присоединиться к группе туземцев, собирающихся поехать на пироге лиги за две от деревни. Эти люди так не любят утруждать себя, что возможность избавиться от необходимости проделать несколько миль пешком считают вполне достаточной причиной не торопиться, если бы даже у нас не было других на то оснований.
Жители деревни, как мы вскоре узнали, были родственниками; во главе общины стоял наш хозяин Мархарваи. Он был местным вождем, и ему принадлежали соседние земли. У богачей почти всегда оказывается много родных, и все запросто посещали Мархарваи. Подобно капитану Бобу, он во многих отношениях оставался приверженцем старины и традиций канувшего в лету язычества.
Нигде, кроме Тамаи, мы не встречали среди туземцев нравов, так мало испорченных недавними переменами. Традиционный таитянский обед, устроенный для нас в день прибытия, – прекрасный пример образа жизни обитателей этой деревни.
Мы замечательно проводили время. Я занимался своими делами, а доктор – своими. В сопровождении какой-нибудь привлекательной спутницы он постоянно совершал прогулки вглубь страны, якобы для сбора коллекции растений, тогда как я большую часть дня проводил у моря, иногда отправляясь с девушками на прогулку в пироге. Мы часто занимались рыбной ловлей, не подремывая над глупыми удочками, а прыгая прямо в воду и с острогой в руке гоняясь за добычей среди коралловых скал.
Бить рыбу острогой – великолепное развлечение. Жители Эймео по всему острову ловят рыбу только так. Тихое мелководье между рифом и берегом, а во время отлива и сам риф прекрасно подходят для такого лова. Почти в любое время дня, кроме священного полуденного часа, можно увидеть рыбаков за их любимым занятием. С громкими криками они размахивают острогами и, поднимая брызги, расхаживают по воде туда-сюда. Иногда можно увидеть одинокого туземца, медленно бредущего вдалеке по отмели, напряженно всматриваясь и держа острогу наготове.
Но лучше всего – ловить рыбу при свете факелов, отправившись на самый риф.
Туземцы предаются этому развлечению с той же страстью, с какой англичане охотятся, и получают такое же удовольствие.
Факел представляет собой крепко связанный пучок сухого тростника, а острога – длинную легкую жердь с железным зазубренным наконечником.
Я никогда не забуду, как мы подъехали в полночь на пироге к рифу и выпрыгнули на коралловые выступы, размахивая факелами и острогами. Мы были больше чем за милю от берега; угрюмый океан, с грохотом налетавший на рифы, обдавал нас брызгами, чуть не гася факелы. Вдали, насколько хватал глаз, темноту неба и воды прорезала длинная, смутно различимая линия пены, которая отмечала изгиб кораллового барьера. В азарте рыбаки, потрясая оружием и крича, как тысяча чертей, чтобы вспугнуть добычу, прыгали с уступа на уступ и то и дело опускали острогу в волны.
Но битье рыбы острогой было не единственным развлечением в этой деревне. На самом берегу росла старая кокосовая пальма; ее корни были подмыты волнами, так что ствол сильно накренился. С дерева свисала прочная веревка из коры; ее конец касался воды в нескольких ярдах от берега. Это были качели. Юноша туземец, ухватившись за веревку, не спеша раскачивался взад и вперед, а затем ввнезапно бросался вниз с высоты пятидесяти или шестидесяти футов над водой, летя по воздуху, словно комета.
Не думаю, чтобы кто-то из наших акробатов решился на такой фокус. Лично у меня не было для этого ни способностей, ни желания, а потому я попросил одного парня привязать к вершине для безопасности еще одну веревку и смастерил из зеленых ветвей большую корзину – в ней я с ближайшими друзьями часами качался над морем и землей.
Глава 58
Ярко сияло утро и еще ярче – улыбки молодых девушек, наших спутниц, когда мы прыгнули в широкую и вместительную пирогу и попрощались с гостеприимным Мархарваи и его подданными. Мы взялись за весла, а хозяева стояли на берегу и, махая руками, кричали «прощайте!», пока мы могли их слышать.
Опечаленные расставанием, мы тем не менее постарались утешиться обществом наших попутчиков. Среди них были две старые туземки и старики, управлявшиеся с пирогой. Однако о трех лукавых черноглазых молодых девушках, непринужденно сидевших на корме, я должен рассказать подробнее.
Одной из них была Мархар-Раррар, Ясноглазая; ни она, ни ее подруги никогда не думали отправиться в путешествие, пока доктор и я не объявили о своем намерении; их поездка с нами была лишь отчаянной шалостью. Это были веселые шалуньи, склонные к злым шуткам и готовые смеяться вам в лицо, когда вы принимали сентиментальный вид, и терпевшие ваше присутствие лишь потому, что могли таким образом повеселиться.