Book.

Пелена перед глазами постепенно расползается. Белый потолок, в углу трещина. Стены, снизу до половины покрашенные синей краской. Такие же, как в школе. Три кровати, рядом тумбочки, заставленные минералкой и соками. На двух кроватях сидят мужчины. Лица замученные, оба уставились на меня. На третьей кто-то лежит, подле стоит капельница. Стойка для капельницы почти такая же, как у меня, только моя почему-то синяя.

– Он очнулся, пойдёмте, пойдёмте скорее! – голос Айки приближается. Она вталкивает в палату маму. За ней идет тётя Оля. Все они в белых халатах и синих бахилах. Рукав маминого халата разошёлся по шву.

Мама останавливается в дверях. Волосы взъерошены, глаза красные, на щеках подтёки туши. Молчит. Айка стоит позади и смотрит на меня большими карими глазами. Она улыбается, но неуверенно, как-то испуганно.

Я отворачиваюсь. Смотрю в окно. Там светит солнце, хотя с крыши капает вода, а небо местами покрыто тучами. Дождь проиграл, солнце опять одержало сокрушительную победу. Но осенью они поменяются местами, осенью дождь играет в одни ворота.

Рука ложится на мой лоб, затем гладит меня по голове. Мама. Заглядываю ей в глаза.

– Надо же быть осторожней, Дима, – плачет. Навзрыд.

Я вспоминаю. Воду. Вокруг. Везде.

– Я не хотел, – всё, что могу сказать. Нет… хотел, лишь потом передумал. Мама наклоняется ко мне и целует, всё лицо целует, каждый сантиметр. Я весь измазан её слезами. Мам, ну там же Айка смотрит!

– Больше так не делай, Димка! Это хорошо, что я заметила, – у, противная, ещё и умничает! – Если плохо плаваешь, надо держаться там, где мелко. И не заходить на глубину.

– Айжан тебя спасла, – говорит тётя Оля.

Мама вытирает лицо ладонью, пододвигает стул и садится. Снова начинает гладить меня по голове:

– Димочка, миленький!

Айка подходит. Улыбается теперь широченной улыбкой.

– Ты мамку больше так не пугай! Смотри, до чего её довёл. Она ж поседела, пока ты без сознания был! – мужчина под капельницей приподнял голову.

– Ну он же нечаянно. Вот тренер куда смотрел? – другой, с перевязанным пузом, в накинутой сверху рубахе, тянется за бокалом к тумбочке.

– Тренер ведь тоже приходил, весь белый, как мрамор, испуганный, – третий, тот, что помоложе, встаёт, наливает сок и подаёт ему. – Это же он был, да?

Мама кивает:

– Да, он. Он вот только ушёл, когда Дима очнулся. Спросил, что ему можно кушать и пить, и ушёл.

– За соком да йогуртами, наверное. Грех замаливать будет, – мужчина под капельницей повернулся на бок. У него такие же узкие глаза, как у Вовки.

– Он виноват, конечно, – мама осеклась.

– Но все мы люди, – подхватывает тётя Оля. – Дима, у тебя нигде не болит?

– Нет, – говорю, – не болит.

– Ты чего-нибудь хочешь?

– Нет. Ничего.

– В следующий раз, если не умеешь, не отплывай туда, где глубоко. Правильно Айжана сказала.

Молчу. Дело ведь не в том, что не умею.

– Я научу тебя плавать, и ты больше не будешь тонуть, да? – Айка подходит к моей капельнице и смотрит на содержимое бутылки.

– Да, Айжаночка, ты уж научи, – мамин голос дрожит.

– А ты меня в футбол играть научишь?

Вопрос Айки ударяется о воздух и рикошетит прямо по мозгам. Видимо не только по моим. Мама поднимается, говорит:

– Я к врачу схожу. Скоро приду.

– Я с тобой, – тётя Оля направляется за ней. – Айжан…

– Хорошо, тётя Оля, я прослежу за капельницей!

– Тебе домой не нужно?

Айка, довольная, показывает свой мобильник:

– Я позвонила, меня заберут скоро. Мама очень испугалась за Димку, даже папа расстроился.

Мама выдавливает из себя улыбку, кидает в мою сторону строгий взгляд, и они с тётей Олей уходят.

Слышу их разговор:

– Тань, реагируй мягче, – тётя Оля, как всегда, успокаивает маму.

– Не могу.

– Таня, хватит на сегодня эмоций. И так вон на тренера накричала.

– Да я засажу их там всех! – мама повышает голос.

– Перестань. Димка просто нахлебался воды. А сознание потерял оттого, что температура у него была.

– Тренера мы сменим.

– Так ты научишь меня играть в футбол? – Айка иногда напоминает мне пиявку. Как присосётся со своими вопросами! Обычно к учителям, теперь вот ко мне.

– Нет, – отворачиваюсь.

Айка подбегает с другой стороны:

– Почему?

Смотрю ей в глаза.

– Я больше не играю в футбол, – снова отворачиваюсь.

– А почему? Футбол – хорошая игра! Или ты девочку учить не хочешь? А она очень за тебя переживала, мамку вон твою поддерживала, – мужчина с перевязанным животом укладывается на кровать.

– Вон итальянцы уже вылетели, французы тоже. Чемпионы и экс-чемпионы недодеданные. Вообще играть не умеют! – молодой разворачивает газету. – То ли дело Германия. 4:0 с Австралией сыграла!

– Ну-ну, и проиграла сербам 0:1. А ты хорошо играешь? – Вот бы стукнуть того, что под капельницей.

– Нет, – отворачиваюсь от них, уж лучше обиженное лицо Айки.

Откуда-то из коридора доносится голос Болата Сериковича:

– И что говорят? Завтра выпишут?

– Нет, послезавтра, – коротко отрезает мама.

– Врач говорит, что ему лучше денёк-другой полежать, – тётя Оля тут как тут.

– Он промок, наверное, – Болат Серикович обеспокоен.

– Вроде не простуда…

– Оль! – обрывает тётю Олю мама.

– Я загляну к нему и побегу, – тихо говорит Болат Серикович.

– Да, конечно, я тоже скоро пойду. Уже поздно, да и время посещений через час заканчивается, – тётя Оля входит в палату первая. За ней мама, потом тренер.

– Ну что, богатырь, как себя чувствуешь? – Болат Серикович широко улыбается, и от этого его голос кажется почти неузнаваемым. Это не тот дядька-командир, который учит меня плаванию. – Ты нас всех напугал. Я на секунду отвернулся, а Айжан уже кричит, что ты тонешь. Она ближе всех к тебе была. Маленькая, а удержала, пока другие не подплыли, – он хлопает Айку по плечу. Та довольная, все обиды как рукой сняло!

Болат Серикович выставляет две бутылки сока – яблочного и апельсинового, несколько йогуртов и фрукты на мою тумбочку.

– Больше ничего не придумал, – говорит он смущённо.