– С бальных танцев ушла. С которой я танцую… танцевал. Скоро соревнования, а она ушла. Без-воз-вратно.
– Ну и что? – сказала я. – Подумаешь! Вооружись дубинкой и отбери другую у кого захочешь!
Вадик поднял голову и смахнул ладонью светлую чёлку:
– Ты не понимаешь, Элька. Мы же с ней долго танцуем, с самого начала, а это как… Если два дерева рядом совсем растут, а одно потом вырывают. И, какое ещё дерево ни сажай, так хорошо они вместе уже не будут расти. Или если у картины вырезают половину и засовывают туда эту… репро…репродукцию. Или…
– Понятно, – вздохнула я. – А почему она? Переезжает или что-то похуже?
– Похуже, – согласился Вадик. – Она теперь просто не хочет танцевать. А танцует она талантливо. Все так говорят.
– У неё изменились жизненные принципы?
– Элька, – осторожно улыбнулся Вадик. – Ей семь лет! Она всего на два года старше тебя.
Вадик погрустнел и стал в подоконнике пальцем ковырять. Я тоже сразу замолчала. Мне стало жалко и Вадика, и подоконник тоже. Они оба ни в чём не виноваты, просто так сложились обстоятельства! Если бы рядом вместо Вадика сидел Борька, я бы сказала: «Так тебе и надо, от тебя кто угодно сбежит» – и всё тут. Только чувствовала – надо сказать что-то утешительное, но у меня как будто словарь с утешительными словами, фразами и междометиями потерялся. Вадик вздохнул, и я тоже вздохнула. Если бы он только сказал, как ему можно помочь! Что угодно сделаю, только пусть он не грустит…
И, будто в ответ на мои мысли, Вадик тихо сказал:
– Я подумал, может быть, ты будешь вместо неё? Я попрошу, тебя возьмут. А научишься ты быстро, я знаю…
И тут я, похоже, временно позабыла русский язык. Я сидела с открытым ртом и моргала, ничего не видя перед собой. На секунду появилось и исчезло видение – рыжая, бледная девочка в бальном платье собирает со зрителей входную плату, протягивая каждому бейсболку… Я сглотнула и с трудом произнесла два слова:
– Я подумаю.
Поскольку сказанные мною слова вернули Вадику хорошее настроение, я решила немного развеяться, и мы пошли бродить по коридорам. Мысли нужно глушить движением! Обещание подумать то и дело давало о себе знать, прорываясь даже сквозь разговор, чередуясь с ещё более ужасными видениями:
1. Боря дарит мне цветы после неудачного выступления (я поскользнулась и сломала Вадику обе ноги);
2. Я навещаю в больнице Вадика, которому сломала две ноги в результате неудачного поскальзывания. Вадик улыбается и говорит: «Ничего, ты всё равно научишься, я знаю!»;
3. Я даю интервью тётеньке, которая неприятно улыбается, и рассказываю ей о том, как училась танцевать с двух лет. После этого я повествую, что на сто тысяч детей, занимающихся танцами, есть единственная гениальная танцовщица, и это – я;
4. Денег из бейсболки с платой за вход на концерт не хватает даже на мороженое!
А потом такие мысли испарились, и мы просто бродили по школе, немного побегали – да так, что с меня снова слетела кепка. Вадик поднял её, протянул и улыбнулся так, что мне казалось – ничто в этом мире не способно огорчить меня. Потому что со мной всегда будет эта Вадькина улыбка.
Но я, конечно, ошибалась!
Ведь как не огорчиться тому, что произошло вечером?..
А произошло вот что. Мы со всей Бориной семьёй сидели спокойно на кухне. Я ковырялась в ужине и почему-то хорошо думала про Борю и его маму. Но Борина мама всё испортила, осторожно спросив:
– Боруэлла, а ты с детьми твоего возраста часто общаешься?
– Она с Вадиком общается, – сказал Борька с набитым ртом. – Он её уму-разуму учить пытается. Только совсем зря.
Тётя Надя не обратила на замечание сына никакого внимания:
– Ну так что, Боруэлла?
– Общаюсь, – сглотнув, сказала я. – Я им своё общение говорю словами. А они не так общаются. Они убегают или громко кричат. Или то и другое.
– А мама и папа твои тебя никогда в садик не водили? – продолжила тётя Надя.
– Водили, – кивнула я. – Хороший был садик. Там росли яблони и груши. Над рекой…
Борька пнул меня под столом ногой, я встала с табуретки, подошла к этому истязателю и дала подзатыльник. Но Борины родители и к этому отнеслись спокойно!
– Это хорошо, что ты так любишь природу, – сказала тётя Надя, когда я вернулась на место. – Значит, в вашем детском саду было много зелени, да?
Я гневно подняла над собой ложку:
– В каком детском саду? Меня воспитывали только дома, в кустарных условиях!
– И тебе, наверное, было очень скучно дома? – спросила тётя Надя.
Для убедительности я подняла не только ложку, но и вторую руку, с хлебом и отчеканила:
– Мне было ужасно весело! Я радовалась, как дикий телёнок в жарких полях Северного полюса! Я хохотала триста раз в день строго по расписанию! Тем, что я находилась дома, а не в детском саду, я значительно улучшала мир в целом и экологическую ситуацию в частности! Детским садам – нет-нет-нет! Солнечному пляжу – да-да-да! Вихрем взлечу над полем, детский сад размету на части!
– Я же говорил, – наставительно сказал тёте Наде Борин папа.
– Но мы уже договорились, – тихо сказала она, насупив брови. – Заплатили деньги за временное пребывание. Теперь она как угодно туда пойдёт, не пропадать же деньгам.
– Куда? – испуганно спросила я.
– Боренька, – улыбнувшись, сказала тётя Надя. – Пока не приедут твои родители, ты походишь в детский садик. Там такие же детки, как ты. Ну, почти такие. Тебе там очень понравится!
Только не это!
Только не это…
До самого конца я верила в лучшее. Ведь когда Борькины родители уйдут на работу, станет ли сам Борька меня в садик отводить? Ему что дороже – жизнь или отвести меня в садик? Я к нему подошла бы и спросила: «Жизнь или садик? Или кошелёк?
Подсказать, или сам догадаешься?» А он бы в ответ сказал что-то ветвисто-философское, но всё равно оптимистичное. Поэтому уснула я спокойно. Засыпая, на секунду вспомнила, что нужно снова потребовать превратить меня обратно. Но это так быстро забылось…
– Боренька, просыпайся…
Я недовольно открыла один глаз. Надо мной нависало лицо Борькиной мамы, и от неожиданности я снова погрузилась в сон. У меня в это время никаких лиц Бориных мам не предусмотрено! Сплю я!
Мне сразу приснилось землетрясение. «Хватай документы!» – кричал Борька. «Нету у меня документов!» – отвечала я. «Тогда хоть что-нибудь хватай!» А землетрясение постоянно шептало на ухо: «Просыпайся, просыпайся, просыпайся…»
Скривившись, я снова открыла один глаз. Видение с лицом тёти Нади не исчезало. К тому же меня методично трясли за плечо.