Света зачерпнула ложкой жидкую кашу и попробовала.

– Да вроде ничего.

– Значит, случилось чудо! – фыркнула Алька. – Вчера её есть было невозможно. Хотя тут сплошные чудеса!

– Ты о чём? – насторожилась Света.

Алька допила сок и поёжилась.

– А ты не догадываешься? По мне, так после того, что вчера было, все должны говорить только об этом. А народ лопает, как будто ничего не случилось.

Света обвела взглядом зал ресторана. За соседними столиками лениво завтракали, ни у кого не сверкали глаза, никто не делился взахлёб тревожными новостями. Уж кто-кто, а Света знала, как выглядят люди, которым есть о чём поговорить. Или пошептаться, украдкой оглядываясь по сторонам, облизывая пересохшие от любопытства губы.

Единственной, кто казался не совсем спокойным, была кудрявая женщина, которую Света видела вчера. У неё на щеках и шее горели красные пятна, а кудри торчали во все стороны, будто она забыла причесаться. Женщина кормила сынишку йогуртом. Рядом с ними за столом сидел ещё один мальчик, постарше. Он был такой же кудрявый, как мама, и такой же курносый, как малыш. Его ни капельки не интересовала еда. Похоже было, что мальчик завтракать вообще не собирается. Каша остывала в его тарелке, а он доставал из подставки салфетку за салфеткой и складывал из них кораблики. Около него уже стояло два парусника и один пароходик.

Но маме было не до того, потому что младший мальчик всхлипывал и требовал, чтобы вокруг перестало гудеть и чтобы йогурт был вишнёвым, а не просто сливочным.

– Зайка, гудят двигатели, – ласково объясняла кудрявая мамочка. – Их никак нельзя выключить. А то теплоход остановится. И вишнёвый йогурт тебе нельзя. От него у тебя выступит диатез! Кушай сливочный.

– Никто у меня не выступит! – мотал головой малыш. – Мишутка тоже хочет с вишенкой.

Мама сунула малышу в рот очередную ложку и наконец посмотрела на старшего сына.

– А ты что? В гроб меня вогнать хочешь? Мало того, что вчера на весь теплоход опозорил, так ещё и сегодня… Как я теперь людям в глаза буду смотреть?

Она безнадёжно махнула рукой и снова повернулась к младшему.

– Мишутка хочет с вишенкой! – упрямо твердил тот.

– Мишутка ничего не хочет, – пробормотала Света. – Он нарисованный.

Алька хихикнула.

– Пойди, объясни ему, – ехидно предложила она. – То-то мамаша тебе спасибо скажет! Наконец кто-то откроет её сыну глаза на правду! Ты же это любишь! Скажи малышу, что его Мишутка не может любить йогурт, потому что он не живой.

Света почувствовала, что краснеет.

– Ну зачем ты? – тихо спросила она.

– Что «зачем»? – вскинулась Алька. – Правду сказала? Конечно, говорить правду разрешено только тебе. Неприятно, да? А ты, когда болтаешь, думаешь – приятно это кому-нибудь или нет?

Алька вспыхнула, будто спичка, которая ждёт: ну вот сейчас ею чиркнут по коробку и из тонкой деревянной щепки она превратится в яркую обжигающую каплю огня и проживет свою коротенькую, но ослепительную жизнь. Ждёт минуту, две, день, неделю… И уже вроде бы привыкает к этому ожиданию, вроде бы смиряется с ним. Но стоит приблизиться коробку с коричневой полосой серы, как каждая секунда ожидания превращается в непереносимую вечность. И спичка загорается ярче всех спичек на земле.

Света опустила голову.

– Ты думала, что со мной мать сделает, когда про Валерку узнает? – выкрикнула Алька звонким голосом. – Думала?

Она пылала словно от температуры, и даже капельки пота над губой выступили.

– Но мама же ничего с тобой не сделала, – прошептала Света, прикрывая щёки ладонями.

– Ага!

Алька кивнула так резко, что заколка у неё на затылке расстегнулась и свалилась под стол. Светлые волосы мгновенно рассыпались по плечам, и Алька стала похожа на русалку.

– Это ты называешь – ничего? Отправила меня с тобой на этом теплоходе, а сама там…

– Что сама? – просипела Света, поперхнувшись воздухом.

– А ты не понимаешь? Уж она устроит, чтобы мы с Валеркой больше не увиделись.

Света с силой вытолкнула воздух, застрявший в горле.

– Аль, я не могла ей не рассказать. Ты – моя двоюродная сестра. А Валерка…

Алька забросила волосы за спину и сцепила руки в замок.

– Ну, договаривай, раз начала.

– Валерка – подлый. Понимаешь?

– Ты просто завидовала нам! – медленно проговорила Алька. – Вот и всё! Ладно, проехали. Я тебя ещё перед отъездом простила.

Она криво улыбнулась Свете и юркнула под стол поднимать заколку.

Света провела ложкой по застывшему геркулесу и осторожно огляделась по сторонам. Нет, никто не обратил внимания на их короткий разговор. Света перевела дыхание и зачерпнула кашу.

Есть не хотелось совершенно.

Глава 6

Света обернулась. Тропка, по которой она сюда пришла, исчезала под густыми еловыми ветками.

Света сделала ещё пару шагов и остановилась. Перед ней открылась маленькая поляна. Скошенная трава под ногами, высокие деревья вокруг и заросший мхом валун посередине. Вершина валуна была плоской, засыпанной пожелтевшими сосновыми иглами. Света погладила серо-зелёный шершавый бок камня и осторожно присела прямо на подстилку из иголок. Она думала, что хвоинки начнут колоться через тонкую ткань юбки, но на самом деле совсем их не почувствовала.

Света поглубже вдохнула пахнущий сеном и соснами воздух и закрыла глаза. Ей хотелось плакать, но она решила, что не будет. Ни за что. Да, у неё опять разболелась нога. В самый неподходящий момент, когда экскурсия «Скиты Валаама» только началась и группа прошла каких-то полкилометра. Да, было ужасно обидно. Света изо всех сил старалась не хромать и ковыляла в своих кроссовках позади весёлой толпы, а Алька порхала в остроносых лодочках, то обгоняя экскурсовода, то возвращаясь к Свете, и торопила её, и ворчала, не понимая, почему сестра всё время отстаёт. В конце концов Света сдалась и, еле сдерживаясь, попросила Альку идти с группой, а её оставить.

– Как это? – возмутилась Алька. – Ты что, будешь одна бродить по лесу?

– Да не по лесу, – объяснила Света. – Я просто вернусь на теплоход.

– Почему?

– Мне нужно. Очень.

Алька округлила глаза.

– Да зачем нужно-то?

Наверное, Света сказала бы правду. Но это если бы не было их разговора за завтраком. А так… Ни к чему Альке знать, что она – почти инвалид. И вообще, пожаловаться Света могла бы только самому близкому человеку. А раз Алька до сих пор считает её чуть ли не врагом, то и рассказывать о своих бедах ей нет смысла. Зачем? Чтобы при случае поиздевалась?