— А банковский бизнес относится к сфере обслуживания? — поинтересовался Чарльз.
— Конечно, — улыбнулся Бэзил. — И вы еще убедитесь в этом. Подождите Большого Взрыва.
— Какого такого взрыва? — удивилась Робин.
Бэзил и Дебби переглянулись и расхохотались.
— Не могу поверить, — сказал Бэзил. — Ты что, газет не читаешь?
— Читаю, но пропускаю страницы про финансы, — призналась Робин.
— Это своего рода изменение правил игры на фондовой бирже, — объяснил Чарльз, — которое позволит людям вроде Бэзила зарабатывать еще больше.
— Или все потерять, — уточнил Бэзил. — Не забывай, что в нашей работе есть элемент риска. В отличие от женской прозы или литературной критики, — прибавил он, взглянув на Робин. — Но от этого только интереснее.
— Азартная игра с большим размахом, да? — спросил Чарльз.
— Точно. Дебби каждый день играет на ставку от десяти до двадцати миллионов фунтов, правда, киска?
— Ну да, — кивнула Дебби. — Ясное дело, это вам не азарт на скачках. Живых-то денег не видишь, да они и не твои — банковские.
— Но двадцать миллионов! — содрогнулся Чарльз. — Почти годовой бюджет моего университета.
— Видел бы ты Дебби за работой! — воскликнул Бэзил. — Тогда бы все понял. И ты, Робин.
— А чего? — воодушевилась Дебби. — Можно устроить.
— Пожалуй, это было бы любопытно, — изрек Чарльз к крайнему удивлению Робин.
— Боюсь, без меня, — сказала она.
Бэзил посмотрел на часы и протянул руку к Робин, чтобы та могла рассмотреть «ролекс» у него на запястье.
— Пора нам трогаться.
Он настоял на том, чтобы хозяева вышли их проводить, а заодно и повосхищались его «БМВ», на заднем стекле которого красовалась наклейка: «Дилеры делают это впритык». Робин спросила, что это значит.
Дебби захихикала.
— Впритык — это вроде займа, который дается по одному курсу, а возвращается по другому.
— А-а, поняла. Это метафора.
— Чего-чего?
— Неважно, — сказала Робин, поеживаясь от вечерней сырости и морозца.
— Но это еще и шутка, — прибавил Бэзил.
— Ну да. Я вижу, что тут предполагалось пошутить, — кивнула Робин. — Хотя тех, кто едет следом, она должна скорее раздражать.
— За мной никто не едет подолгу, — улыбнулся Бэзил. — Это очень быстрая машина. Ну, до свидания, сестренка.
Робин покорно приняла поцелуй в щеку сначала от Бэзила, потом от Дебби. После минутного колебания и несколько натужного смеха Дебби потерлась щекой о щеку Чарльза и прыгнула в машину. Чарльз и Бэзил рассеянно помахали друг другу на прощанье.
— Надеюсь, ты не собираешься на экскурсию в банк? — спросила Робин, когда они вернулись в дом.
— Я подумал, что это может быть любопытно, — ответил Чарльз. — Потом сподоблюсь что-нибудь написать.
— Ну, тогда другое дело, — сказала Робин, закрывая входную дверь и возвращаясь вслед за Чарльзом в гостиную. — А для кого?
— Не знаю. Может, для «Марксизма сегодня». Или для «Нового политика». Я как раз подумывал о том, чтобы попытаться подзаработать в качестве вольнонаемного журналиста.
— Но ты никогда этим не занимался, — напомнила Робин.
— Все когда-нибудь бывает впервые.
Робин перешагнула через стоявшие на полу грязные чашки и присела на корточки перед камином, чтобы согреть руки.
— Как тебе Дебби?
— Вызывает определенный интерес.
— Интерес?
— Во многом — совсем ребенок, но ежедневно ворочает миллионами.
— Боюсь, мама воспримет ее как то, что она называет «простушкой», если Бэзил вообще рискнет привезти Дебби к родителям.
— Создается впечатление, что ты тоже считаешь ее простушкой.
— Я? — возмутилась Робин.
— Ты разговаривала снисходительно.
— Глупости!
— Можешь считать как хочешь, — спокойно сказал Чарльз, — но это так.
Робин не любила обвинений в снобизме, но в глубине души и сама чувствовала себя неуютно.
— А о чем можно говорить с такими людьми, — защищалась она. — О деньгах? О развлечениях? О машинах? Бэзил тоже хорош. Между прочим, он стал ужасно противным.
— Гм…
— Чарльз, давай никогда не будем богатыми, — предложила Робин, вдруг поняв, что нужно загладить возникшую между ними неловкость.
— Думаю, нам это не грозит, — ответил Чарльз, и Робин показалось, что с горечью.
— Я так мало знаю о забастовках, размерах заработной платы, капитале и труде, что мне лучше не разговаривать с политэкономом вроде вас.
— Ничего страшного, — с жаром сказал он. — Я буду только рад объяснить вам все то, что непосвященному покажется странным или загадочным; особенно в такое время, как сейчас, когда труд наш берется описывать каждый, кто умеет держать ручку.
Элизабет Гаскелл. Север и Юг
Утром следующей среды Робин опять оказалась в кабинете Вика Уилкокса — к своему удивлению и уж точно к удивлению Уилкокса, если судить по выражению его лица, когда Ширли ее впустила.
— Снова вы? — сказал он, поднимаясь из-за стола.
Робин не стала входить в кабинет. Стоя в дверях, она стягивала перчатки.
— Сегодня среда, — ответила она. — Вы не сообщили мне о том, что я могу не приезжать.
— Честно говоря, я не думал, что вы осмелитесь еще раз сунуть сюда нос.
— Если хотите, я уйду, — сказала Робин, сняв одну перчатку. — Ничто не доставит мне большего удовольствия.
Уилкокс возобновил перелистывание документов в лежавшей перед ним папке.
— Тогда почему вы приехали?
— Я дала согласие на то, чтобы приезжать сюда каждую среду, вплоть до конца семестра. Лучше бы не соглашалась, но что сделано, то сделано. Если вы хотите разорвать договор, я буду только рада.
Уилкокс посмотрел на Робин так, словно что-то прикидывал в уме. После долгого молчания он сказал:
— Можете остаться, а то пришлют кого-нибудь еще хуже.
Его грубость давала повод повернуться и уйти, но Робин колебалась. За последние два дня она потратила уйму времени и душевных сил, раздумывая, ехать ей в «Принглс» или нет. Она ждала, что вот-вот придет сообщение от Уилкокса или из секретариата вице-канцлера, и тогда все решится само собой. Но ей никто не позвонил. Пенни Блэк, к которой Робин обратилась за советом после понедельничного сквоша, настоятельно рекомендовала ехать. «Если ты не явишься, он будет считать себя победителем». Робин приехала. И теперь голос рассудка повелевал ей остаться. Судя по всему, Уилкокс никого не поставил в известность о ее поведении в прошлую среду, и если она откажется участвовать в Теневом Резерве, все выйдет наружу. И хотя Робин нисколько не стыдилась своего вмешательства в ситуацию с Денни Рэмом (а Пенни так просто была потрясена ее героизмом), она чувствовала, что было в этом поступке что-то донкихотское, и ее не прельщала перспектива объясняться и оправдываться перед Филиппом Лоу или вице-канцлером. Итак, Робин прошла в глубь кабинета и сняла вторую перчатку.