Тем временем Вик Уилкокс переживал тяжелые времена, холил и лелеял свою безответную любовь. В будние дни еще ничего, можно завалить себя работой. Он сильнее прежнего поднажал на рационализацию производства в «Принглс», безжалостно мучил сотрудников, председательствовал на бесконечных совещаниях, вдвое чаще заглядывал без предупреждения в цеха. Результат его давления можно было услышать, приоткрыв дверь в механический цех: все гремело и скрежетало вдвое громче. В литейном начали расчищать место для нового станка, и Вик воспользовался этим, чтобы организовать генеральную уборку. Под его личным руководством выбросили груды мусора, скопившиеся за много лет.
Но даже для Вика количество рабочих часов в сутках было ограничено. Много времени оставалось и на другие дела: дорога на завод и обратно, вечера и выходные в кругу семьи, а главное — бессонные предрассветные часы в темной спальне, когда он не мог не думать о Робин Пенроуз и их ночи любви (а Вик настаивал на том, что это была именно ночь любви). Нет смысла во всех подробностях приводить здесь его мысли. Они не отличались разнообразием и легко угадываются: смесь эротических фантазий и эротических воспоминаний, подсознательного осуществления желания и жалости к себе, к тому же в сопровождении цитат из Дженнифер Раш. Все это сделало Вика еще молчаливее, и он совсем отстранился от домашних дел. Его все время обвиняли в невнимательности. Он вымыл чашки, которые уже были чистыми и сухими. Он пошел в гараж за инструментом, а придя туда, забыл, за чем пришел. Как-то утром он проехал полпути до Вест-Уоллсбери, удивляясь, как мало на дорогах машин, а потом вспомнил, что сегодня воскресенье и ехать он должен за отцом. А однажды вечером поднялся наверх, чтобы переодеть брюки, механически снял с себя всю одежду и облачился в пижаму. И только позже, ложась спать, заметил свою оплошность. В эту минуту в комнату вошла Марджори и уставилась на него.
— Что ты делаешь? — спросила она.
— Собираюсь лечь пораньше, — нашелся Вик, откидывая покрывало.
— Но сейчас только половина девятого.
— Я устал.
— Наверно, ты заболел. Может, вызвать врача?
— Нет, я просто устал. — Он лег в постель и закрыл глаза, чтобы не слушать взволнованных реплик Марджори.
— Что случилось, Вик? — кудахтала она. — Что-нибудь на работе?
— Нет, — ответил он. — На работе все волшебно. Завод расцветает. В этом месяце выходим на прибыль.
— Тогда что с тобой происходит? Ты сам не свой. Ты изменился после поездки в Германию. Может, подхватил вирус?
— Нет, — сказал Вик. — Вируса я не подхватывал. — Он не говорил Марджори, что Робин ездила во Франкфурт вместе с ним.
— Я принесу тебе аспирин.
Вик слышал, как она ходит по комнате, задергивает шторы, а потом просит Реймонда сделать музыку потише, потому что папе нездоровится. Чтобы больше ничего не объяснять, он проглотил аспирин и очень быстро уснул. А в три часа ночи проснулся. Все время, оставшееся до звонка будильника, у него в голове крутились кадры из фильма с ним самим и Робин Пенроуз в главных ролях, после чего он виновато прокрался в ванную en suite, чтобы предаться там юношескому удовольствию.
— Марджори очень беспокоится за тебя, — сказал в следующее воскресенье его отец, когда Вик вез его домой после чая.
Вик изобразил удивление.
— С чего бы это?
— Она говорит, что ты сам не свой. Не такой, как обычно.
— Со мной все в порядке, — заверил Вик. — А когда она это сказала?
— Сегодня днем, когда ты ушел. С какой стати ты отправился на прогулку один?
— Ты спал, — объяснил Вик. — А Марджори гулять не любит.
— Мог бы пригласить ее.
Вик промолчал.
— Дело, часом, не в подружке? — не унимался отец.
— В ком? — переспросил Вик и заставил себя рассмеяться.
— Ты случайно не завел себе молоденькую? Я много раз видел, как это бывает, — затараторил отец так быстро, словно боялся получить ответ на свой вопрос. — Боссы и их секретарши. На работе частенько закручивается.
— Моя секретарша — настоящая мегера, — ответил Вик. — Кроме того, она уже занята.
— Рад это слышать. Помяни мое слово, сынок, игра не стоит свеч. Много я видел парней, которые бросали жен ради молоденьких подружек. А кончалось все тем, что они оставались без гроша, потому что содержали две семьи из одного кармана. Лишились домов и всей обстановки. Жены забрали все подчистую. Подумай об этом, Вик, когда в следующий раз какая-нибудь птичка состроит тебе глазки.
На сей раз Вик действительно расхохотался.
— Смейся, смейся, — обиделся отец. — Но ты будешь не первым, кто повел себя как дурак из-за милой мордашки и ладненькой фигурки. А еще это быстро кончается.
— В отличие от недвижимости.
— Точно.
Этот абсурдный разговор не прошел для Вика даром: он насторожился. Письма Робин он писал на работе, во время обеденного перерыва, когда Ширли не было в офисе, и отправлял их собственноручно. Звонил он ей из автоматов по дороге на работу и с работы. Его попытки связаться с Робин не имели успеха, но Вику становилось легче. Секретность он не нарушал.
А вот Марджори действительно забеспокоилась. Ее хождения по магазинам приобрели оттенок маниакальности. Каждый день она приносила домой то новое платье, то туфли и частенько назавтра ходила их менять. Она сменила прическу и часами рыдала над результатом. Она села на диету, состоявшую из одних грейпфрутов, но через три дня отказалась от нее. Она купила велотренажер, поставила его в спальне для гостей, и из-за двери нет-нет да и раздавалось ее сопение и пыхтение. Она купила устройство для принятия солнечных ванн, которое привезли на дом и собрали, и лежала под лампой в раздельном купальнике и темных очках, включая кухонный таймер на случай, если сломается встроенный, потому что панически боялась пережариться. Вик понимал, что она хочет быть привлекательной для него, вероятно, следуя советам какого-нибудь дрянного женского журнала. Он был глубоко тронут, но воспринял это несколько отстраненно. Марджори взирала на него с противоположного берега его наваждения, и в ее взгляде сквозил немой ужас и беспокойство, как у собаки, боящейся лишиться дома. Иногда Вику казалось, что стоит протянуть руку, и Марджори подбежит к нему и начнет лизать его лицо. Но как раз этого он сделать не мог. Просыпаясь среди ночи, он больше не искал уюта, придвигаясь поближе к теплой жене. Он лежал на краю кровати, подальше от свернувшейся калачиком, одурманенной валиумом женщины, которая похрапывала и посвистывала, мешая ему думать о том, как связаться с Робин Пенроуз.
История рассказана. И мне кажется, я вижу, как рассудительный читатель надевает очки и ищет в ней мораль. Для его проницательности будет оскорбительно получить рекомендации. Могу лишь сказать следующее: Бог помочь ему в его поисках!