— Они разговаривали со мной прошлым вечером, — призналась я, сжимая ручку.
— Я это почувствовал. Они спрашивали меня о поездке к дому Касси и к утесу.
— Прости. — Не найдя в себе сил взглянуть на Карсона, я уткнулась в учебник. — Я не хотела впутывать тебя в эти дела.
— Все в порядке. — Он нащупал под столом мою руку и, сплетя свои пальцы с моими, сжал их. — Меня ничуть не расстроило, что ты сказала им о том, что мы были там вместе. Мы же не делали ничего плохого.
Моя рука была в его руке, и я замирала от приятного покалывания в предплечье, но в то же время думала, не отдернет ли он свою, если узнает правду. Станет ли вместе со всеми называть меня «Помешанная Сэм»? От этих мыслей я почувствовала резь в глазах.
Преподаватель начал занятия, а Карсон стал водить большим пальцем по моей ладони, выписывая на ней свое послание. А ведь я и без того практически отсутствовала в классе. Несколько раз мне становилось особенно приятно и щекотно, я вздрагивала, Карсон беззвучно смеялся, а два одноклассника, сидевшие перед нами, оборачивались и с любопытством смотрели на нас.
К концу занятий мои щеки порозовели, а нервы напряглись до предела, на что было несколько причин, одна из которых заключалась в Карсоне, который все еще держал мою руку в своей.
На перемене, заведя меня в укромный уголок и заглянув мне прямо в глаза, Карсон сказал:
— Я хочу увидеть тебя после тренировки.
Мое сердце выпрыгнуло из груди, но я покачала головой.
— Я не знаю… получится ли у меня…
Он изумился.
— Я хочу просто погулять с тобой. Только и всего, Сэм.
Я вспыхнула.
— Я понимаю, но…
— Но что? — Карсон усмехнулся. — Или ты хочешь продемонстрировать всем, что сейчас одинока? И место рядом с тобой свободно?
Закатив глаза, я рассмеялась.
— Да ну что ты, дело вовсе не в этом.
— Отлично. — Он шагнул еще ближе и чуть не наступил мне на ноги. Проходившие мимо одноклассники пялились на нас, но мне было уже все равно. — А то я уже было начал расстраиваться. Тогда встретимся в восемь. В домике на дереве. Тебя устроит?
Я понимала, что должна сказать ему «нет», однако выдохнула:
— Договорились.
Доктор, к которому меня привели, был пожилым, пахнущим трубочным табаком мужчиной в очках с толстыми квадратными стеклами, которые, по-моему, носят хипстеры. Я не могла оторвать глаз от густой копны седых волос и такой же седой бороды. Стены кабинета были сплошь увешаны сертификатами и наградными свидетельствами: вперемешку с ними висели фотографии, изображающие его на охоте — вот он держит за рога оленя — и на морской рыбалке на борту яхты.
Доктор задал мне всего несколько вопросов, чтобы разговорить и выяснить, как я себя чувствую, что меня тревожит и — самое важное — что я чувствовала перед тем, как «вспоминала» события или «обнаруживала записки», оставленные мне.
Он что-то записывал в своем маленьком блокноте, но я серьезно сомневалась, что из-под его пера действительно выходили записи. Скорее всего, у него привычка заниматься бумагомарательством, слушая пациента.
Мой прием продолжался ровно тридцать три минуты.
Выйдя от доктора, я села в машину к отцу, прижимая к груди несколько бумажек. Папа не рванул с места, как поступила бы на его месте мама, а поинтересовался, как все прошло.
— Что сказал доктор О’Коннелл?
— У меня нет шизофрении. Это хорошая новость.
Папа изогнул бровь, а я протянула ему рецепт на баспар.
— Он сказал, что у меня серьезное нервное расстройство плюс посттравматический стресс, или что-то подобное. Эффект от приема этих таблеток наступит примерно через две недели. Это первое. — Я протянула папе второй рецепт. — А это ативан. Я думаю, эти лекарства надо принимать во время приступов паники, которые, как он считает, случаются, когда я… вижу этого черного человека.
— Черного человека?
— Ну да, я называю так парня, которого вижу, но которого в действительности нет. — Я сделала паузу, вспоминая, что еще доктор сказал о нем. — Он считает, что этот черный человек может появляться в форме обусловленной стрессом галлюцинации или воспоминаний о той ночи, когда я испугалась его.
А вот здесь таился подвох. Ведь если этот черный человек является продуктом моих утраченных воспоминаний, то есть существует в них, прием этих таблеток может воспрепятствовать тому, чтобы я вспомнила события трагической ночи. Таким образом, я оказалась между необходимостью принимать их, чтобы чувствовать себя нормально, и противопоказаниями к этому, поскольку таблетки перережут мне единственный путь к возможности вернуть воспоминания о той ночи.
— Хорошо, — кивнул папа и взял у меня рецепт. — А как быстро сработает это средство, после того как…
— Как я начну видеть или слышать что-то? — От моего вопроса папа вздрогнул и сразу отвел взгляд, а я почувствовала себя неловко. — Пройдет примерно тридцать минут, и я в полной отключке воспарю на высоту, где летают бумажные змеи.
— Саманта…
— Да нет, все в порядке. — Но в действительности дело обстояло совсем не так. Я с трудом проглотила комок в горле. Сама мысль о том, что надо сидеть на таблетках, была мне ненавистна. — Доктор не сказал, как долго нужно их принимать.
— Ну а что он сказал о записках?
Мелкие капли дождя сплошь усеяли ветровое стекло, пока я собиралась с ответом.
— Он сказал, что это, вероятно, мое подсознание пытается установить контакт со мной, — с деланым смехом ответила я.
Доктор спрашивал меня, как я чувствовала себя перед обнаружением записки: помнила ли я, чем перед этим занималась. И я вспомнила, что всякий раз, когда обнаруживала записку, я испытывала головокружение или короткий проблеск памяти. Именно тогда я якобы писала эти записки самой себе. Он сказал, что в эти моменты я могла вспомнить все, но эти воспоминания все еще заблокированы в моем сознании.
Я вздохнула.
— Все это выглядит так, будто в моем теле живет какой-то чужак. Доктор сказал, что с помощью этих лекарств мы попытаемся исправить положение. Но только попытаемся…
Папа обхватил руками руль.
— А что с воспоминаниями?
Я пожала плечами.
— Они могут постепенно возвращаться, а могут пропасть совсем, но таблетки, возможно, повлияют на этот процесс.
Папа кивнул, засовывая рецепты в нагрудный карман пиджака.
— Я подброшу тебя домой, а потом поеду за лекарствами.
— Спасибо, — сказала я, пристегиваясь ремнем безопасности. — Папа…
— Милая моя, тебе нечего стыдиться. Ты поняла? Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя, будто с тобой что-то не так.