— Разница в возрасте у нас двадцать лет. Все остальное, что он говорил во время встречи, меня уже попросту не интересовало.

— Скажи честно: если бы эта разница составляла тридцать лет, тебя это остановило бы?

Застигнутая врасплох, Евдокимка на несколько мгновений замерла, а затем, закрыв глаза и блаженно улыбаясь, решительно повертела головой:

— Нет, уже не остановило бы! Даже если бы сорок! Теперь, после сегодняшнего разговора, меня уже ничто не способно остановить.

6

Узнав, что Гайдук вернулся на службу на «бесхозной», по существу, машине, которая крайне нужна была их отделу; да к тому же с немецким диверсантом и с захваченными у него документами, Шербетов от удивления лишь развел руками.

— У меня тоже для тебя новость, Гайдук, — среднего роста, кряжистый, с большой головой, посаженной прямо на плечи, полковник казался до анекдотичности неуклюжим. Трудно даже было представить себе, каким образом он сумел и «на срочной» какое-то время послужить, и окончить военное училище, а затем стать слушателем академии. — До ордена дело пока что не дошло, однако приказ о присвоении тебе звания подполковника уже подписан. Отставить, — упредил он проявление Дмитрием благодарности. — Стол, который ты накроешь по поводу повышения, отложим до Харькова.

— Будет исполнено!

— Кстати, оттуда я сразу же отбываю в Москву. Старшим оставлю тебя.

— Существует предположение, что оттуда вы уже вернетесь генералом.

— Постучим по дереву, — несколько раз сильно и глухо ударил себя Шербетов кулаком по лбу. — И больше к этой теме не возвращаться, есть разговоры поважнее. Тут вот какой финтиклёш вырисовывается… — это свое любимое словечко «финтиклеш» Шербетов всегда произносил с очень мягким шипящим звуком на конце, наподобие того, как его произносят одесситы. — Нашим отделом усиливают службу, которая займется заброской разведывательно-диверсионных групп за линию фронта. Причем это будут как оперативно-тактические группы — в помощь конкретным организациям подпольщиков; так и стратегические, с консерваций в условиях войны или же с активным врастанием во вражеские структуры… Словом, ты понимаешь… И в этом смысле твой первый контакт с врагом нам очень пригодится.

— Но вы предупреждали, чтобы сам факт того, что я был в окружении…

— Ситуация изменилась, майор. Пардон, теперь подполковник. Сейчас об этом уже можно говорить, потому как этот факт работает на твою подготовленность к нашему общему делу.

— Но этого, я так понимаю, маловато.

— Естественно. Не знаю, придется ли тебе самому уходить за линию фронта, но, как меня уже предупредили, агентуру мы должны взращивать. А значит, придется работать с пленными немцами, с людьми, ранее имевшими родственные и прочие связи в белогвардейском мире… К слову, уже известно, что генерал Деникин отказался возглавить белогвардейские формирования из русских эмигрантов, которые бы воевали в союзе с германцами. Вот такой финтиклёш вырисовывается.

— А ведь это решение Деникина может оказаться очень важным для политической ориентации многих бывших белогвардейцев и сочувствующих им.

— Теоретически — да. Только нам с тобой сей фактец пока что ничего не дает.

— Как сказать, — теперь уже по-настоящему загорелся Гайдук. — Насколько мне известно, вы долгое время занимались Белым движением и его связями с эмигрантскими организациями.

Полковник уперся своими рыжеволосыми кулачищами в столешницу так, что, казалось, вот-вот сорвет ее или же опрокинет вместе со столом:

— Это ты, подполковник, к чему?

— Вам когда-нибудь приходилось слышать о таком русском царском генерале от инфантерии — Подвашецком? Генерал-адъютант императора Владислав Подвашецкий… О чем-нибудь говорит?

— Может, и заговорит. Вопрос: к чему подобные выяснения? — недоверчиво просверлил Шербетов подполковника взглядом своих миндалевых, по-азиатски раскосых глаз. — Будто не знаешь, что знакомство с царскими и белыми генералами у нас никогда не приветствовалось?

— Но этот вопрос — как раз по сути нашего разговора.

Полковник слегка съехал со стула, потому что только так мог запрокинуть голову и упереться взглядом в потолок — то есть принять позу «армейского мыслителя». Затем он вдруг подхватился и с необъяснимой для своей комплекции прытью метнулся к сейфу, порылся там и, отыскав нужную папку, извлек из нее несколько скрепленных листиков.

— Да, был такой. Пребывает в списке тех, кто подлежал выявлению и немедленному аресту.

— И что о нем известно?

— А что может быть известно? Еще относительно молодой, из тех, из ранних, генералов, которые в четырнадцать уже получали чины прапорщиков или корнетов. Аристократ польско-российских кровей. Правда, в Белом движении в России участия не принимал… Зато нагло метил на польский трон. Или в президентское кресло, поскольку Речь Посполитая к американской форме правления, видите ли, склонялась.

— Даже так? Он мог претендовать на трон?

— Причем вполне обоснованно. Поэтому у российского двора на него тоже виды были. Если уж возводить кого-то на польский трон, то своего, соответственно обработанного.

Гайдук вспомнил об Анне Альбертовне. Сама принадлежность этой женщины к роду человека, способного претендовать на корону, как-то сразу же подняла ее в глазах новоиспеченного подполковника.

— Обычная имперская политика, — согласился Гайдук.

— И не только имперская. Просто политика. Судя по всему, император для того и приблизил его к себе, чтобы в нужный момент предложить его полякам — такой вот финтиклеш вырисовывается. Не исключено, что генерал до сих пор жив, но это мы уточним.

— Он в Белом движении участия действительно не принимал, потому как в роли военного атташе оказался в Париже, а затем, сразу же после окончания мировой войны, — в Лондоне. Вопрос: это правда, что он был адъютантом императора?

— Судя по документам — да, числился. Ты так и не объяснил, каким таким финтиклёшем судьба генерала Подвашецкого касается нас с тобой?

— Прежде всего, она касается одного известного мне, а теперь уже и нужного нам, человека. Мне бы очень не хотелось, чтобы он каким-то образом пострадал, поскольку уже проверен в бою и, можно считать, дважды спас мне жизнь. Словом, агентом он может стать прекрасным.

— Крови пролетарской на нем много?

— Вообще нет. Уверяет, что до пролетарской крови дело не доходило.

Гайдуку вспомнился «поцелуй Изиды» Анны Жерми и ее коронный выстрел в солнечное сплетение, но он тут же постарался развеять эти воспоминания, опасаясь, как бы полковник не вычитал их по глазам.

— Его дело уверять. Сам-то ты в этом уверен?

— Уверен, — ответил Дмитрий, с опаской ожидая, что старый чекист потребует доводов посерьезнее.