На наплавной мост Евдокимка уже вступала с каким-то странным предчувствием, которое обычно предшествует самому страшному, что может произойти с человеком на войне. Она переживала то душевное состояние, когда чувство самосохранения требовало оставаться на острове, забиться под один из прибрежных скальных выступов, чтобы дождаться там ночи и таким образом уцелеть, во что бы то ни стало — уцелеть. Однако приказ, чувство долга и солдатского товарищества вынуждали ее снова окунаться в самый ад, где полуразрушенные повозки люди сталкивали в воду вместе с лошадьми; где офицеры яростно шли друг на друга с пистолетами в руках, а стоны раненых заглушались отборным солдатским матом и где осколки сбитых самолетов усеивали обочины переправы вместе с осколками бомб, щепками и мощными «султанами» холодной речной воды.
Последнее, что Евдокимке запомнилось на переправе, — это как эскулап-капитан вырвал из ее руки уздечку впряженной лошади и, схватив за предплечье, толкнул вперед.
— На берег, — как-то страшно тараща глаза, орал он ей, как оглушенной, на ухо. — Кончай бузу! Приближается новая волна самолетов, давай скорее на берег! Подводу дотянут и без тебя, — гнал он ее по кромке переправы вслед за Верой Корневой.
Когда до спасительного берега оставалось буквально несколько шагов, какая-то сила вырвала ее из солдатской массы и, раскроив болью плечо, швырнула на каменистое мелководье…
Выслушивая подполковника, Шербетов уже по ходу делал себе кое-какие пометки, готовясь к встрече с Анной Жерми.
— То, что в свое время Жерми инструктировала белогвардейских контрразведчиков и что она приходится дочерью Подвашецкому, делает ее неоценимой, — подытожил полковник. — Причем независимо от того, каким образом командование решит использовать ее: то ли в разведшколе, то ли в агентурной работе за рубежом. Сегодня же доложу о ней и попрошу разрешения доставить в Москву. Не исключено, что тебе, как ее первооткрывателю и поручителю, придется лететь вместе с нами.
— Если учесть, что судьба поручителя всегда сродни судьбе заложника…
— Ты правильно понимаешь и ситуацию, и меру ответственности, подполковник. Сейчас же садись в мою машину и, не позже чем через час, доставь свою Жерми в этот кабинет. Прежде чем докладывать командованию, я должен увидеть эту женщину и задать ей несколько вопросов.
Найти Анну оказалось несложно. Она прохаживалась у канцелярии госпиталя, куда ее вызвал лейтенант из особого отдела, очень уж ему фамилия новой медсестры показалась странной. Особист этот уже сидел у начальника госпиталя, расспрашивая о том, каким образом сотрудница попала в его часть. Сама Жерми, в ожидании беседы, оставалась высокомерно хладнокровной, и даже не курила.
— Да ты не волнуйся, сейчас все уладим, — молвил Гайдук, узнав, в чем дело.
— Когда надо мной нависает опасность, я всегда становлюсь максимально собранной, — Жерми продемонстрировала свое олимпийское спокойствие.
— Молодец. Мне бы твою выдержку.
— Еще выработаешь, майор.
— Уже подполковник.
— Вот видишь, какой неожиданный взлет. И это — при твоей-то несдержанности.
Войдя в кабинет, Гайдук тут же представился, предъявив начальнику госпиталя удостоверение, и поинтересовался, что тут происходит.
— Да вот, лейтенанта насторожила фамилия моей новой фельдшерицы Жерми.
— Что, в самом деле? — уточнил Гайдук у скелетообразного лейтенанта-очкарика с цыплячьей шеей.
— Жерми Анна Альбертовна… Согласитесь, товарищ подполковник…
Гайдук окатил его сочувственным взглядом (и как только людей с подобными физическими данными принимают в особый отдел?) и нравоучительно поинтересовался:
— Неужели вы всерьез полагаете, что немцы засылали бы к нам в тыл агента с такой фамилией и таким отчеством?
— А почему бы и нет?
— В таком случае мой вам совет, лейтенант: впредь ищите в этом городе агента абвера с документами, выписанными на имя Геббельс Марты Гансовны. Тогда уж точно не ошибетесь.
Если бы лейтенант способен был багроветь, он наверняка побагровел бы, но единственным проявлением досады его стала побледневшая переносица. Впрочем, его реакция уже не интересовала Дмитрия Гайдука. Когда он сообщил начальнику медсанчасти, что забирает Жерми, тот благодарно развел руками:
— Пожалуйста, пожалуйста. Судя по всему, женщина она — добрейшей души и высокого образования, — однако за этой любезностью явственно слышались слова: «Забирай ее, куда угодно! Только поскорее! Не хватало еще, чтобы моими сотрудниками занимались особисты».
— Жестко вы с ним, я слышала. И мельком видела этого лейтенанта. Не стоит быть психологом, чтобы определить, что человек он — желчный и злопамятный.
— Считаете, к нему следовало бы применить ритуал Изиды?
— Если будет наглеть, то… все может быть.
— Тем более мне следовало спасти вас. И от него, и от вас самой.
— Если считать спасением передачу меня из рук одного энкавэдиста в руки другого… — невозмутимо пожала плечами Жерми.
— Умеете же вы быть признательной, Анна Альбертовна.
— Впрочем, заинтересовалась мной, полагаю, все же не НКВД, а военная разведка? — вопросительно взглянула она на подполковника.
Гайдук многозначительно промолчал, понимая, в какой омут проверок ввергает женщину, в свое время подарившую ему немало умопомрачительных ночей.
— Несколько слов о полковнике, который будет беседовать со мной…
— Почему ты решила, что беседовать станет именно полковник?
— Потому что организовать мне встречу с вашим генералом вы не в состоянии. К тому же слишком рано.
— С логикой у вас все в порядке…
— Она у меня подобна «поцелую Изиды»… — вежливо улыбнулась Жерми. — Мне это свойственно.
К появлению в его кабинете женщины такой красоты полковник явно оказался не готов. Вместо того чтобы тут же предложить Анне стул, он стоял и смотрел на нее, как на ожившую Нефертити. Подполковник не мог вспомнить, женат ли Шербетов, поскольку тот сам о своих семейных делах речи никогда не заводил.
Все чувства, какие Гайдук когда-то питал по отношению к Анне, давно остыли. Сдержанная в отношениях с любым мужчиной, Жерми, очевидно, не принадлежала к особам, способным подпитывать нежные чувства влюбленного в нее ухажера. В лучшем случае Анна позволяла любить себя, твердо уверовав, что страсть любого мужчины способна распалить после первых же страстных ночей, во время которых она всегда поражала очередного любовника своей неутомимостью и сексуальной ненасытностью.
Словом, теперь Дмитрий не только не пытался ревновать ее, но и, наоборот, ощущал некую гордость за то, что сумел удивить полковника. По существу, он гордился знакомством с такой женщиной. И даже в том, что сегодня он, словно благодетель, преподносил эту красавицу Шербетову, просматривался некий кураж: наслаждайся лицезрением ее, полковник, и помни мою щедрость!