— Когда-нибудь на этом месте установят стелу, которая известит мир, что именно здесь санинструктор Корхов в неравном бою подстрелил своего первого и последнего фашиста.
Ефрейтор вновь собирался зардеться и обидеться, но в это время у пригорка остановилась легковая машина, откуда вышли комбриг и начальник особого отдела бригады майор Силин. Вслед за ними ворвался на пригорок мотоциклист.
— Вы почему прохлаждаетесь, ефрейтор Корхов? — на ходу грозно спросил полковник, решительно направляясь к самоходке. — Накажу по всей строгости устава.
— Никак нет, не прохлаждаюсь. Вот, снайпера нашего из-под самоходки извлек. Землей был засыпан и контужен.
— Сам ты контужен, — проворчала Евдокимка: терпеть не могла этого определения, да еще и применительно к себе.
— А! Так это ты, храбрец, половину роты противника на подступах к самоходке уложил? — взяв Евдокимку за предплечье, комбриг придирчиво осмотрел ее, пытаясь лично убедиться, что руки-ноги целы. И тут же приказал санинструктору отправляться для дальнейшего осмотра поля боя.
— Половины роты не наберется, не приписывайте, — с грустью глянула Гайдук вслед поспешно удаляющемуся «степному эллину». — Но не менее тридцати пяти, включая одного офицера…
— Видал скромника? — оглянулся полковник на особиста. — Более взвода врагов еще на подходе к нашим позициям уложил, и лишнего просит не приписывать.
— О тебе, сержант Гайдук, скоро легенды слагать будут, — с любопытством осмотрел Евдокимку майор-особист. — Кстати, я как раз по твою душу. Во-первых, утром пришла радиограмма, где сообщили, что, среди прочих, тебе присвоили звание сержанта. А теперь — еще одна новость…
— Уже сегодня мы вынуждены будем переправить тебя на тот берег, сержант, — поддержал комбриг. — Жаль! Считай, боеспособность всей бригады ослабляем.
Понимать, когда полковник говорит всерьез, а когда, с той же мрачной миной на лице, шутит, Евдокимка так и не научилась.
— Почему… переправить? Что, только меня одного, что ли?
— К сожалению. Остальным нужно будет с боем прорываться. Тебя же, — взглянул он на часы, — через полчаса в устье лимана подберет шлюпка и переправит на бронекатер, который, в свою очередь, доставит до ближайшего приморского аэродрома, где тебя будут ждать те, кто в тебе заинтересован.
— А кто во мне… заинтересован?
— Разведка, естественно, кто же еще? — объяснил особист.
— Но в связи с чем?
— У меня приказ обеспечить твою доставку в разведотдел штаба фронта, для выполнения особого задания. Это все, что мне известно, сержант.
Услышав все это, Евдокимка почувствовала себе так, словно ее коллективно самым бессовестным образом разыгрывают.
— Это… что, шутка? — с ухмылкой на лице спросила она у полковника.
— Да нет, приказ из самого верха. Все, сержант! Поступаете в распоряжение начальника особого отдела, — майор тут же указал ей на заднее сиденье мотоцикла, сам уселся в коляску и только тогда заметил: — И запомни, сержант, есть два учреждения — морг и особый отдел, сотрудники которых не шутят даже тогда, когда шутят! На сборы у тебя пять минут. В пакете увезешь характеристику на себя и кое-какие важные документы.
В Азовск Анна Жерми и подполковник Гайдук прилетели под вечер.
Это был типичный южнорусский городок, чьи пыльные окраинные закоулки незаметно переходили в лиловый булыжник центральных улиц. Старинные двух— и трехэтажные здания у площади вокруг поруганного местными безбожниками собора еще грезили чопорностью дворянских собраний, офицерскими балами и разгульными купеческими попойками. Линия фронта уже находилась в пятидесяти километрах, однако в городке пока не заметно было ни особых разрушений, ни паники. Единственным признаком близости войны в эти предвечерние часы служило какое-то странное безлюдье, но и оно, казалось, охватило город из-за господствовавших в нем осенних ветров, устилавших листвой искореженные временем и бесхозяйственностью тротуары.
— Было решено, что вы пару дней поживете в семье местных аристократов, для адаптации, — молвил Гайдук, помогая Анне выйти из машины.
— В этом городе и в нашем государстве — речь идет об аристократах? — хищно улыбнулась Жерми. — Опомнитесь, подполковник! Вы ведь давно истребили всех аристократов, как перепелов на весеннем лугу.
— Понимаю, что вы уже вошли в роль дочери белогвардейского генерала, пережившего «окаянные дни» в Париже, но все же не забывайтесь, тем более что в машине водитель, — сквозь зубы, вполголоса проговорил энкавэдист и, захлопнув дверцу салона, поднял глаза на второй этаж красивого особняка, у которого они остановились.
Выстроенный в виде уменьшенной копии дворца некоего британского лорда, особняк эдаким пережитком буржуазного прошлого русской архитектуры возвышался теперь в глубине заброшенного парка, за литой чугунной оградой.
— Кто же эти люди?
— Профессор медицины Корчевский. Хирург. Из дворян, само собой. По матери происходит из графского рода, по отцу тоже не из пролетариев… Обучал медиков в Ростове-на-Дону. Консультировал не только больных, но и хирургов. Оба его сына, тоже медики, погибли в Гражданскую.
— В подвалах ЧК?
Гайдук недовольно покряхтел, повертел головой, словно ворот френча вдруг стал ему слишком тугим:
— Одного из них, в самом деле, казнили в екатеринбургском ЧК. Очевидно, не разобрались как следует. Впрочем, служил он не в «красном», а в деникинском госпитале.
— Но, по классовой наивности своей, хирург считал, что и те и другие его коллеги спасают от гибели просто русских.
— Это мы сейчас можем умничать по этому поводу, а тогда шла Гражданская война и классовая борьба. Я вот уже стал задумываться, а стоит ли вас, графиня Подвашецкая, отправлять в германский тыл; не поторопились ли мы?
— Пристрелить конечно же проще.
— Намного проще, — язвительно признал подполковник.
— Но тогда придется свести на нет столь глубокомысленно задуманную операцию «Поцелуй Изиды», — в том же тоне подыграла ему Анна. — И потом, я ведь прямо сказала вашему генералу Шербетову, что готова идти на это задание не ради коммунистических идеалов, а ради того, чтобы Россия не досталась германцам. Так что я, подполковник, играю «в открытую».
— Тогда считайте, что слышали всего лишь рассуждение вслух. Что же касается второго сына профессора, то он был смертельно ранен осколком снаряда и застрелился.
— Самого же профессора, отца двух белогвардейских офицеров, тоже арестовало ЧК?
— К его счастью, понадобилась операция одному из местных командиров, и сделать ее мог только профессор Корчевский. Правда, под дулом револьвера не в меру ретивого чекиста. Вам-то зачем все эти подробности?
— Хочу знать, с кем имею дело. Что в этом противоестественного? Неужели ему оставили весь особняк?