— Что тут у вас нового?
— Ничего, — сказал Маркел.
— Ну и пока что ладно, — сказал дядя Трофим. — Пусть Гриша полежит, оклемается. А у нас дела. Нас князь Семен зовет. Пойдем!
Маркел встал и медленно, как будто нехотя, пошел к двери. Пищик спросил:
— А с лопарем что делать?
— Схороните его, — ответил дядя Трофим.
— А он крещеный разве? — удивился пищик. — И как его тогда хоронить, если он нехристь? И где?
— Не хоронить, а схоронить! — строго поправил его дядя Трофим. — В ледник его! И обложить как следует. А похоронить всегда успеете. Да и чего его хоронить, если он некрещеный? И на государя умышлял! Но пусть пока полежит, может, еще пригодится.
И он развернулся, Маркел вместе с ним, и они оба вышли из застенка.
Дальше они, пройдя через сени, поднялись по лестнице наверх, открыли входную дверь, и Маркел уже шагнул было дальше, во двор… Но дядя Трофим взял его за рукав и негромко сказал:
— Погоди!
Маркел остановился. Дядя Трофим, теперь уже ничего не говоря, потянул Маркела за собой, и они зашли под небольшой навес. Укромное место, подумал Маркел, здесь их со стороны совсем не видно, а зато им виден весь двор.
— Славный схрон, — сказал дядя Трофим негромким голосом. — Ну а теперь рассказывай, что там у вас было, пока я ходил.
— Ничего у нас особенного не было, — нехотя ответил Маркел. — Только один Гриша нам остался, а тех двоих убили, это теперь уже ясно. Нет их нигде!
— И это хорошо, — сказал дядя Трофим. — Если их убили, значит, они много знали. Значит, мы правильно идем, по следу. А что еще Гриша сказал? Назвал кого?
— Ну, не совсем, — ответил Маркел. — Только сказал, что приходил к ним один человек, зарезал лопаря и ушел. И велел молчать!
— И они молчат! — со значением сказал дядя Трофим. — Даже на дыбе! Значит, очень непростой был человек, если они его так слушаются. — Потом спросил: — И что, Гриша тоже молчал? И ни словечка не сказал? Не верю!
— Ну, немного говорил, конечно, — ответил Маркел. — Но не напрямую, а так, загадками. Вот, говорил, будто тот человек, который убил лопаря, у меня в Рославле за забором толчется.
— Так и сказал, что в Рославле? — переспросил дядя Трофим. — Слово в слово?
— Ну, не совсем, — ответил Маркел. — Просто сказал: у меня за забором.
— Сказал: «толчется»? — уточнил дядя Трофим.
Маркел кивнул. Дядя Трофим подумал и сказал:
— Ага! — потом совсем тихо прибавил: — Васька Шкандыбин это, вот кто!
Маркел молчал. Дядя Трофим продолжил:
— И это очень просто. Не мог Гриша тебе прямо говорить, не хотел, чтобы другие слушали, вот он и говорил загадками. Поэтому и получается, что если он сказал, что за твоим забором, то это не за тем, рославльским, а здесь, за нашим, за князя Семена, ясно? Ведь ты же там сейчас живешь, поэтому и за твоим! А теперь дальше: за князя Семена двором стоит двор Богдашки Бельского, подлой скотины… Но ладно! Не беря к сердцу, просто скажем: там стоит двор Богдана Бельского, государева оружничего. Понял?
— Так это, что ли, он?! — недоверчиво спросил Маркел.
— Нет, конечно! — ответил дядя Трофим. — Пойдет он тебе лопаря резать, а как же! Разве это его дело? Да и Гриша говорил же: толчется! А Бельский там не толчется, а жительствует. Толчется у него Васька Шкандыбин, старший сторож, сын боярский из Коломны. Вот этот истинно толчется! Я как на крыльцо ни выйду, всегда его вижу. Туда-сюда прохаживается, пальцы вот так за пояс вставит, брюхо вперед выпятит и сапогом вот так пяткой упрется и носком повертывает. Пес!
— И нам нужно его брать? — спросил Маркел.
— Покуда еще нет, — сказал дядя Трофим. — Да его и не возьмешь так просто. Сперва надо, чтобы на него кто-то сказал. А если кто и скажет, то, не тебе законы объяснять, такого говоруна надо сперва на дыбу, и он там должен это повторить. А это не всякий сможет. Вот наш Гриша и молчит, висит и ничего напрямую на Ваську не сказывает. А как три дня отвисится и ни на кого не скажет, то мы, опять же по закону, должны его снять. И мы снимем. Да и если он даже скажет, а после под пыткой подтвердит, что приходил к ним Васька и зарезал лопаря… А Васька, знаешь, что скажет в ответ? Что это наговор, что это лопарь Гришу околдовал, вот он и несет чего ни попадя. Или если даже мы докажем, что нож, которым лопаря зарезали, это нож Васькин, то он и тогда вывернется! Он же тогда скажет так: да, был грех, зарезал, лопарь его околдовал, и он не удержался. А теперь, скажет, винюсь. И что ему за это будет? Наложат на него епитимью, и будет он сорок дней поклоны бить. И то если он Бельскому во все эти дни не понадобится. А если понадобится, то он его в тот же день выкупит, вот и все!
— Так что нам тогда теперь делать? — спросил Маркел.
— А мы, — строго сказал дядя Трофим, — должны не спрашивать, что нам, бедным, делать, а ясно и понятно показать, что Шкандыбин лопаря убил не просто так от колдовства и ни от чего другого, а единственно по злобному умыслу, желая государя погубить, вот что! Шкандыбин же, я понимаю, думал как? Что пока жив колдун, то государю никакой беды не сделаешь, колдун его охраняет, и поэтому надо сперва колдуна убить, и тогда делай с государем, что хочешь!
— Так, ты думаешь, царя убили? — чуть слышно спросил Маркел.
— Да, — коротко сказал дядя Трофим. — И я тебе после растолкую, что здесь к чему. А пока мы будем делать вот что: сейчас пойдем и переговорим с Ададуровым. С тем, который лопаря сюда привез. Ададуров много чего знает! Вот мы у него и спросим, кто к нему на этой последней неделе захаживал и про колдуна как будто невзначай расспрашивал. И оторви мне голову, Маркел, если он нам не скажет про Ваську! Пойдем, пойдем! Не беда, что уже ночь, кто же такой ночью спит, если такая у нас всех беда — царь-государь преставился!
И он указал на дворец. Маркел присмотрелся и увидел, что и в самом деле во многих окнах в щелях между ставнями был виден свет.
— Пошли! — опять сказал дядя Трофим. — Ададуров здесь недалеко. Он же сегодня в карауле, на верхнем рундуке возле царицыной лестницы. Ну!
И они вышли из-под навеса и пошли вдоль дворцовой стены.
Вскоре они подступили под очень высокое, так называемое Постельное крыльцо и там повернули, спустились вниз по кирпичным ступеням и остановились перед дверью. Дядя Трофим постучал условным стуком, им открыли, он показал овчинку и сказал «Смоленск», Маркел тоже сказал, и их пропустили во дворец. Там они опять пошли по его нижнему нежилому этажу, по низким длинным переходам. В сенях, когда такие попадались, их каждый раз останавливали тамошние сторожа, дядя Трофим показывал овчинку, говорил, что они по государеву делу, и их пропускали дальше. Потом они с нижнего нежилого поднялись на первый жилой этаж, там повернули к терему, прошли через первый рундук (там дядя Трофим, кроме Смоленска, назвал еще Казань) и поднялись еще выше, уже на второй жилой этаж. И вот там, на верхнем рундуке, стояли уже не стрельцы, а так называемые ближние государевы жильцы. У этих жильцов у каждого было по маленькому серебряному топорику на длинной ручке, и они стояли очень плотно. Дядя Трофим назвал Казань, жильцы ему в ответ назвали Астрахань, но при этом ни на шаг не расступились. Дядя Трофим, как ни в чем не бывало, спросил: