— Тебя зовут.
— Боярин Федор? — таким же негромким голосом спросил Маркел.
Жилец кивнул. И они пошли по переходу. Это его ведут к Ададурову, думал Маркел, и вот же не спится ему! Небось сидит на лавке, хмурится… Или лежит на полу, руки связаны, а во рту кляп торчит! И сейчас там же рядом Маркела положат. Ну что ж, значит, такова его судьба, без всякой обиды подумал Маркел и все же протянул руку к ножу у пояса.
Но, слава Богу, до ножа судьба тогда не довела — когда Маркел вошел в ту горницу, Ададуров, как всегда, сидел на лавке. Сидел очень мрачно! Но как только увидел Маркела, то сразу весело спросил:
— Где ты был? Мы три раза за тобой посылали, а ты как сквозь землю провалился.
— Я был у Бельского, — сказал Маркел.
— Ого!.. — тихо воскликнул Ададуров. — Чего он хотел?
— Ну-у… — протянул Маркел. — Он спрашивал, чего это я всюду лезу, все вынюхиваю. Пора, он сказал, мне уняться. А то как бы мне голову не проломили.
— А! — хищно усмехнулся Ададуров. — Чует кот, чье мясо съел. Ну да мы скоро ему хвост обрубим! — И уже спокойнее спросил: — А что ты ему ответил?
— Обещал уняться — ответил Маркел. — Да я и раньше, сказал я ему, никуда особенно не совался, я только искал того, кто лопаря зарезал.
— А что он на это?
— Ничего. Сказал, что лопарь, может, сам зарезался.
— А ты?
— А я: ну, может быть.
— Это верно! — сказал Ададуров. — Только бы он отвязался. Я бы и сам так ответил. Ну а как ты на подворье сходил? Жонкина видел? Что он тебе сказал?
— Сказал, что помнит эти шахматы, точил он их. А цесаря он даже перетачивал.
— Ого! Зачем?
— А это ему Бельский наказал, что белый цесарь должен быть выше черного, потому что белый — это всегда царский. Ну, и Жонкинсон ему корону переделал — просверлил в ней дырку и вставил туда золотое перышко.
— А! — громко воскликнул Ададуров. И уже тише прибавил: — Это чтобы после это перышко можно было смазать ядом. Или совсем его вытащить и вместо него вставать ядовитую иголку. Ты вот сходи к Спирьке или к Родьке и спроси…
— Я сейчас к Спирьке и шел, — сказал Маркел, — да твой человек меня перехватил.
— Вот и славно, — сказал Ададуров. — Сейчас к нему опять пойдешь. А что еще Бельский говорил?
— Да говорил, что он знает, какие слухи про него идут, что будто это он государя на тот свет отправил, отравил его.
— А что, разве не он?! — задиристо воскликнул Ададуров.
— А вот говорит, что не он, — сказал Маркел. — Что, говорит, зачем это ему? Он при покойном государе как сыр в масле катался и дальше катался бы, а как царевич Димитрий подрос бы, так и вообще…
— Катался! А как же! — перебил Маркела Ададуров. — А ты знаешь, что ему покойный государь за три дня до смерти говорил? А вот что: «Какой же ты, Богдашка, мне верный слуга, если сколько я тебя просил, чтоб ты выписал мне самых наилучших лекарей со всего света, а ты кого набрал? Извести меня задумал? Так я тебя еще скорее изведу!» Да не успел. А Богдашка успел!
— А он говорил, что это Годунов успел, — сказал Маркел.
— Годунов, а как же! — насмешливо подхватил Ададуров. — Да если б Годунов это задумывал, так он не спал бы в шапку и все его стрельцы стояли наготове бы. Как стрельцы Бельского стояли! И не успел государь помереть, как Бельский повелел — и его стрельцы, Стремянный полк, сразу все кремлевские ворота перекрыли. Потому что они только этого и ждали! И ты еще узнаешь, попомни меня, что и сыграть в шахматы — это тоже Бельский посоветовал, и царь только взялся за цесаря, так сразу и преставился… А Бельский сразу к окну, махнул платочком — и его стрельцы сразу к воротам! Вот как это было и вот чей это смертный грех — Богдашкин, он за него еще ответит, выдерут из него бороду по волоску, попомни мое слово!
И только тут Ададуров умолк. Маркел тоже ничего не говорил. Так они немного помолчали, а после Ададуров и уже опять спокойным голосом спросил:
— Что еще нового? С кем виделся?
Маркел подумал и сказал:
— С Ефремом-палачом.
— Ого! — удивился Ададуров. — А ему что было нужно?
— Да вот рассказывал, что их сегодня утром послали в ледник, чтобы забрать оттуда лопаря и похоронить как-нибудь. А они перепугались и сбежали.
— Чего перепугались?
— Да у лопаря в руке, в кулаке, был беличий хвост.
— Ну и что?
— А это он показывал, что его Бельский убил. Бельский — белка, вот как.
— А и верно! — сказал Ададуров. — А я сразу не сообразил… Молодец Ефрем! Борис Федорович будет очень рад. И он Ефрема не забудет! — Тут Ададуров улыбнулся и продолжил: — Ай да Уйме, ай да голова! И после смерти всех разумней. Да, колдуны, они не умирают, их души так среди живых и бродят. — Он осмотрелся и добавил: — Уйме, я тебя не обижал. Я все честь по чести…
Вдруг огонь в плошке запрыгал и чуть не погас.
— Свят, свят! — истово всшептал Ададуров и начал креститься.
Огонь опять стал гореть ровно.
— Вот видишь? — сказал Ададуров. — А пустые люди говорят: привиделось. А что они видели?
Маркел молчал. Ададуров, тоже помолчав, продолжил:
— Бельский лопаря очень боялся. Говорил мне: «Зачем ты, Федька, колдунов к нам возишь, мы же люди православные». Да только какой он православный, если, как только узнал, что царь в своей новой духовной велел записать, что Федору все царство, а Димитрия в Углич сослать, так сразу за шахмату цап! А из-за чего царь вдруг так передумал? Да из-за самого же Бельского, из-за его упрямства. Ведь же какой он гусь, этот Богдашка! Не глянулось ему английское посольство, и стал он государю наговаривать: «Гони их, государь, не пара они нам, басурмане они, истинного креста не знают!» А кому это понравится, когда тебя поучают? Особенно если ты царь? Вот царь осерчал и велел: «Андрюшка, вычеркивай Митьку, пусть его крестный ногти погрызет, га-га!» И Андрюшка вычеркнул.
— Андрюшка — это кто? — спросил Маркел. — Это Щелкалов, что ли?
— А ты что, его знаешь? — сердито спросил Ададуров.
— Маленько да, — ответил Маркел.
— Где это ты с ним сошелся?
— Да на английском подворье, а где же еще, — сказал Маркел. — А то кто бы меня допустил до Жонкинсона? Жонкинсон, как и все они там, сидит в подвале. Щелкалов их туда загнал.
— Тоже какой пес служивый! — гневно воскликнул Ададуров. — Позор какой! Басурманами других клянем, а сами еще хуже басурман. Надо их немедля выпустить! Надо Андрюшке вырвать бороду. Адрюшка — Богдашкин прихвостень!
— Ну, не совсем, — сказал Маркел. — Он же меня выпустил. Хоть я и рассказал ему про шахмату.