Но после их последней встречи жизнь Лукки круто изменилась.
Спустя четыре месяца он был сбит во время полета, и это положило конец его военной карьере. Гвилио не знал об этом, не знал, что Лукка ранен и находится в госпитале.
Лукка представлял, как отец будет страдать, узнав об этой трагедии. Поэтому Лукка приложил все возможные усилия, чтобы эти сведения не дошли до отца ни через военное начальство, ни через докторов.
Завтра он появится в отцовском доме, хорошо выспавшись. И когда боль отступит. Он хотел чувствовать себя отдохнувшим, когда скажет Гвилио о своих планах, о том, что собирается стать фермером. Вполне возможно, что он встретится с тем же отрицательным отношением, как и несколько лет назад, но попытаться надо.
Еще до того, как ему исполнилось восемнадцать, Лукка говорил с отцом о том, что хочет стать фермером, но Гвилио лишь замахал руками:
– Для семьи твоей матери это подходило, но мой сын не будет заниматься подобной работой! Ты – Каведзали, и у тебя голова по-другому устроена! Наша семья производила автомобили начиная со Второй мировой войны. Велика честь быть фермером, всегда зависеть от погоды и вкалывать день и ночь! Нет, Лукка. Послушай своего отца!
После подобной тирады Лукка затаил в душе свою мечту и вместо того, чтобы вступить в отцовский бизнес, после окончания школы выбрал военное поприще. Он сделал это не потому, что хотел насолить отцу – просто для того, чтобы осуществить свои планы, необходимо заработать достаточно денег. Он решил заниматься тем, что ему по душе, и стал летчиком-испытателем.
И вот сейчас он намерен возродить ферму. Владея фермой и двумя участками, которые были дороги ему как память о матери, он смог бы положить удачное начало.
В госпитале у него было много времени для размышлений. Он надеялся, что, когда затронет эту тему в разговоре с отцом, Гвилио смягчится и услышит доводы сына. Хотя сомнения у него все же были. Лукка уже готовился к лекции, похожей на ту, которую отец прочитал ему много лет назад. Но на этот раз Лукка не позволит себя разубедить, к тому же он никуда не уезжает. А если отец не захочет продавать собственность, тогда Лукка готов купить другие участки земли. Последние четыре месяца он изнывал от бездействия, и у него чесались руки от желания заняться земледелием.
Посмотрев на часы, он направился к дому. Каждый шаг давался ему с трудом. До ранения – которое могло стоить ему потери ноги – он преодолел бы крутой склон между апельсиновыми и лимонными деревьями без труда.
Он шел по неровной дороге и с неудовольствием отмечал, как все заросло. Если бы была жива мать, то она расплакалась бы, увидев такое запустение. Наверное, и хорошо, что он лишился ее в детстве и она не увидит, как он калекой возвращается домой. Ему всего тридцать три, а вид у него далеко не блестящий. И ферма выглядит так же. Но он все изменит, с согласия отца или без оного.
Он доковылял до боковой двери, ведущей в дом, вытащил связку ключей, открыл замок и вошел.
Он вернулся на ферму, на свою землю обетованную.
Первое, что бросилось в глаза, – это отсутствие пыли. Он платил местной жительнице за то, чтобы она время от времени убиралась в доме, и был рад, что она это делала. Он с облегчением опустил вещевой мешок на выложенный плиткой пол на кухне. Казалось, мешок весит тонну, не меньше. Хромая, он прошел по коридору мимо гостиной. Ему не нужно зажигать свет, чтобы найти свою спальню. Все на своих местах, как будто открылся отсек и он попал в другое время.
Он подошел к окну и раскрыл ставни. Лунный свет проник в комнату и осветил двуспальную кровать без постельного белья и покрывала. Потом распахнул окно, впустив свежий воздух. Пока он стоял, вдыхая сладкий аромат фруктов и цветов, боль в ноге усилилась. Пластина, которой хирург скрепил сломанную бедренную кость, причиняла ему боль, когда он уставал. Ему необходимо болеутоляющее и долгий сон.
Diavolo! Переход от машины до дома оставил его почти без сил, но придется вернуться на кухню.
Он вспомнил, что где-то в шкафу среди любимых вещей должна быть дедова трость. Дед со стороны матери лишился ноги до колена, и ему потом сделали протез.
Лукка порылся внутри шкафа и обнаружил трость. Вот уж не думал, что настанет день, когда она ему пригодится. Grazie a Dio, что он не потерял ноги.
Опираясь на фамильную реликвию, он вернулся на кухню, где оставил свой вещевой мешок, открыл пузырек с таблетками, сунул таблетку в рот, открыл кран и, нагнувшись над раковиной, запил водой. Вода была очень вкусная.
Теперь остается только принять ванную, а потом – провалиться в благодатный сон.
Он тяжело оперся на трость. Еще несколько шагов и… И в ту же секунду трость скользнула по плиткам пола под его весом, и он рухнул вниз.
Тяжелый глухой звук раздался в коридоре, затем послышался крик вперемешку с неразборчивыми ругательствами на итальянском. Аннабел рывком села на кровати. Кто-то – мужчина – в доме, и он упал. Это не мог быть Гвилио. Он бы позвонил, если почему-либо собрался приехать. Может, это сторож, о котором Гвилио забыл ее предупредить?
Сердце бешено колотилось где-то в горле. Аннабел встала с кровати и, набросив халат, подошла к двери. Когда она открыла дверь, то при свете луны из окна другой спальни увидела очертания фигуры человека, пытавшегося подняться с колен.
Поняв, что незваный гость ушибся или поранился, она осмелела и, нащупав выключатель, повернула его. Темноволосая голова повернулась в ее сторону, и она увидела красивое мужское лицо, исказившееся от боли. Аннабел схватила трость, лежавшую в нескольких метрах от него, и угрожающе замахнулась.
Я не знаю, кто вы, – сквозь зубы произнесла она. – Возможно, вы не говорите по-английски, но предупреждаю – стоит вам двинуться, и я ударю вас палкой. – Она шагнула к нему.
– Вы застали меня врасплох, синьорина.
Это было сказано низким голосом на чистом английском, правда, с небольшим итальянским акцентом. Ему, скорее всего, лет тридцать пять. Он нисколько не смущен и не испуган, и даже несмотря на то, что он лежит на полу, от него исходит сила и властность. Нет, он не сторож.
– Синьор, вы вторглись в чужой дом.
Ему удалось приподняться и опереться спиной о стену. Черная футболка обтягивала широкую грудь. Длинные ноги в джинсах. Мускулистые бедра. Он, кажется, очень высок.
– Я мог бы сказать то же самое, синьорина. Человек вправе вернуться в собственный дом и рассчитывать на то, что здесь никого нет.
Она сделала для храбрости глубокий вдох.
– Мне известно, что в этом доме много лет никто не жил.
Он опустил веки. Капельки пота выступили у него на лбу и на верхней губе. Она почувствовала к нему жалость, но лишь на мгновение, потому что он сказал:
– Тем не менее это мой дом. А что вы здесь делаете?
– Это вы сюда вломились, – возмутилась она. – И вопросы задаю я. Прежде всего, я хочу взглянуть на ваше удостоверение личности.